Избранное

22
18
20
22
24
26
28
30

Керекеш закрыл дверь. Подойдя к шкафу, он вытащил оттуда несколько штук грязного белья, нагнулся над Белаффи, расстегнул его пижаму и пощупал, бьется ли сердце. Оно билось, граф Белаффи был жив. Рукавами грязных рубашек Керекеш связал ему ноги и руки за спиной и заткнул рот платком. Потом он стал приводить графа в чувство. Раны на голове были не страшны, граф был высокого роста, и раны пришлись не по темени, а в лоб. Вторая рана вообще была легкой, топорик только скользнул по кости.

Керекеш похлопал графа мокрым полотенцем по груди. Белаффи открыл глаза, хотел было опять закрыть их, но вдруг понял, в каком положении он находится, и глаза его широко раскрылись. С минуту враги глядели друг на друга. Керекеш сел на стул.

— Узнаете вы меня, гражданин Имре Белаффи?

Связанный граф отрицательно качнул головой.

— Верю, что вы меня не помните. Мы классовые, а не личные враги. Меня зовут Шандор Керекеш. Вы истязали меня в Будапеште и убили бы мешком с песком, если бы мне не удалось бежать. Вы добивались у меня признания, где скрываются мои товарищи. Ваши догадки были правильны, я знал, где они. Повторяю, мы не личные враги, и я пришел не мстить. Я пришел казнить вас, гражданин Белаффи.

Удивительное дело! Все получилось в точности так, как много раз представлял себе эту сцену Керекеш: он сидел на стуле, перед ним лежал поверженный враг пролетариата, и он, Керекеш, произносил над ним обвинительную речь.

В широко раскрытых черных глазах Белаффи был ужас. Сонливости в них не осталось и следа.

— Вы ошибались и ошибаетесь, гражданин Белаффи. Ваши идеи не победили и не могут победить. Вы только временно одержали верх в Венгрии. Победит мировая пролетарская революция, ваши козни против нее напрасны.

На пергаментных щеках Керекеша выступили красные пятна.

— Вас послали сюда с заданием, — продолжал он. — Не знаю — кто, может быть — собака Хорти или Союз борьбы с коммунизмом.

Граф беспокойно завертелся, уставив свои вытаращенные глаза на Керекеша. Грудь Белаффи вздымалась, он что-то кричал через платок, и эти глухие звуки раздавались, как из глубокого погреба.

— Вам поручено выследить венгерских эмигрантов и отправить их на виселицу. Кроме того, вы хотите помочь чешской реакции подавить коммунистическое движение.

Глаза Белаффи чуть не вылезли из орбит. Они словно кричали: «Ничего подобного, это чудовищная ошибка!» Он вертел головой, отчаянно твердя: «Нет, нет!»

— Не отпирайтесь, нам все известно. Вы должны умереть.

Белаффи дергался, как в судорогах. Он бился головой о ковер и мычал, как замученный, обезумевший зверь. «Освободите мне рот, — кричали его глаза. — Я вам все объясню! Здесь ошибка, ужасная ошибка! Дайте мне сказать, освободите меня, освободите!»

Керекеш наклонился и двумя пальцами сжал ему ноздри.

— Вы слишком шумите, граф. Перестаньте, или я задушу вас.

Отпустив нос графа, Керекеш снова уселся на стул.

— Мне все-таки хочется как следует объяснить, что происходит с вами. Я не хочу, чтобы вы считали меня простым грабителем и убийцей. Вы умираете не за прежние ваши злодеяния, а для того, чтобы вы не совершили новых преступлений против революции.

Граф отчаянно замычал. Согнув ноги в коленях, он подбросил свое тело и заметался, колотясь головой об пол. Он мычал, как скотина на бойне. Керекеш подскочил к нему и, схватив за горло, прижал к ковру. Голос революционера, до сих пор холодный, как острие топора, был теперь накален страстью: