Избранное

Яндак сел, не сводя насмешливого взгляда с собеседника.

— Вот видишь, я уже слушаю тебя. Продолжай свои угрозы.

— Прежде всего мне хотелось бы информировать тебя кое о чем, что тебе неизвестно.

— Гм…

— Например, вот об этом.

Подградский подошел к столу, раскрыл другую папку, извлек оттуда лист и положил его перед Яндаком. Депутат взглянул и расхохотался. Это был по-настоящему веселый, а не злой, как прежде, смех.

— Скорей возьми обратно да спрячь! Смотри, чтобы у тебя его не украли. Над этой выдумкой смеются даже дети. «Список лиц, которые будут казнены большевиками»! На первом месте президент, на втором Немец, на третьем Соукуп! Мне уж и смотреть не нужно, я знаю эту сказку наизусть. И вы воображаете, что я попадусь на такую приманку? Меня, стало быть, тоже казнят большевики? — Яндак снова засмеялся. — Я не думаю, что ты сам веришь этому документу, но скажи, неужели тебе не совестно?

— Этот документ ничуть не хуже любого другого. Не мое дело проверять его достоверность. Если ты к нему безразличен, дело твое. Но верен этот документ или нет, он уже отчасти достиг своей цели. А стыдиться у меня нет причин, время сейчас слишком ответственное. «Вы дрожите перед революцией», — сказал ты. Верно! Но мы дрожим не за свое благополучие или за свои богатства, как утверждаете вы. Ты отлично знаешь, что у меня нет никакого состояния, в сравнении с тобой я бедняк. Мы боимся гражданской войны, которую вы хотите развязать. Мы боимся за жизни тысяч людей, за республику, судьбы которой нам вверены. В напряженные дни, когда обществу грозит такая катастрофа, годится любое средство, которое предотвратит ее.

«Какое фарисейство, какая претензия на искренность, какая омерзительная маскировка низких побуждений высокими идеями!» — думал Яндак. Он вдруг ощутил острое желание оскорбить Подградского, но не просто бранью, какой от него уже много услышал этот человек, а чем-то более унижающим. И он сказал:

— Когда в Вене ты, будучи чиновником императорского министерства внутренних дел, втерся в нашу компанию, мы решили, что ты провокатор. Потом мы забыли об этом первом впечатлении, и это была ошибка. Сейчас я твердо уверен, что эту грязную работу ты выполнял для его величества Франца-Иосифа с такой же охотой и усердием, как сейчас выполняешь для чешской буржуазии.

Яндак сказал это со злым спокойствием. И впервые за все время этого разговора и напряженного состязания в выдержке собеседник Яндака отвел глаза и даже покраснел. Но это смущение было минутным, словно Подградский сразу же вспомнил, что он не должен волноваться и не имеет права ответить ударом на удар, что ему не разрешено даже ускорить темп своего наступления, а он обязан спокойно и размеренно двигаться к намеченной цели.

— Насчет этого ты ошибаешься, — возразил он. — Но я и тогда добросовестно выполнял свои служебные обязанности, и в этом нет ничего дурного. Я не стыжусь того, что и тогда заботился о сохранении порядка в стране.

Яндак саркастически засмеялся.

— Вот именно! Я как раз это и говорю: поддерживал порядок. Все вы поддерживали его так усердно, что дело кончилось мировым побоищем. — Он перестал смеяться и посмотрел на Подградского. — По-моему, наш разговор окончен и я могу уйти.

— Прошу тебя задержаться еще на минуту.

— Что еще такое?

— Я хотел бы поговорить с тобой о политике.

— О политике? Этим уже занимался Габрман.

— Он сказал не все.

— Что ж, пожалуйста. Это даже становится интересным. Так, значит, вы боитесь гражданской войны? Верю. Я мог бы на это сказать тебе, что против нее есть одно-единственное средство: ваш добровольный отказ от экономических и политических привилегий. Ты мне ответишь, что это невозможно, и наш спор не сдвинется с места. Итак, вы боитесь. Ладно. Что же дальше?