— Не пойду, и все.
— Почему же? — удивился студент. — Или ты боишься чистой посуды и серебряных ложек? Придет время, когда пролетариат будет есть на фарфоре и пользоваться серебряными приборами.
— Все это одни слова! — сердито сказал Тоник. — Не пойду я туда, где буржуи! Если хочешь, зайдем в какое-нибудь кафе на Жижкове, а не то я пойду домой.
— Ну, зайдем! — ответил удивленный студент.
Они молча зашагали на Жижков.
Раздражение Тоника скоро прошло, и он стал думать о сегодняшнем собрании, снова переживая волнения прений, отмечая ошибки, оценивая тактические возможности. Плецитый безжалостен, как гильотина, но он, как всегда, прав: какая глупость — дать им вести собрание! Вот они и завели его в тупик! Ясно, что старого Оуграбку они нарочно подсунули для этой цели, хотя он сам не сознает своей роли. Тоник мысленно все еще был на собрании, а студент думал только об Анне. Яроушку было грустно. Поцелуй Анны и Тоника болью отозвался в его сердце. Он все еще переживал рукопожатие Анны, понимая, что оно значит. Ему было стыдно, и он думал, краснея: «Чем было порождено это взаимное раздражение около кафе «Пассаж»? Столкновением рабочего и интеллигента или антипатией двух мужчин, влюбленных в одну женщину?»
Они шли к жижковскому виадуку. Ночная улица уже становилась безлюдной.
— Как ты думаешь, будет раскол в партии? — вдруг спросил Тоник. Вопрос был задан так внезапно, что студент опешил, — все его мысли были об Анне, — но он тотчас взял себя в руки. В памяти у него возник садовый павильон Народного дома, лампочки в табачном дыму под потолком, слова об оружии, лозунги, красные флаги с серпом и молотом. И он начал говорить о революции. От этого ему стало легче, он словно оглушал себя словами, радуясь, что пыл его чувств переключен на другое. Он говорил о примере русских товарищей, о Ленине, о завершенном этапе завоевания пролетарских масс и о захвате власти, о прыжке в будущее, о «празднике на нашей улице».
— Безразлично, будет раскол в партии или нет, — с жаром уверял он. — Это уже ничего не решает. Революция началась, и ее не остановишь. Она как стихия, как пожар, как наводнение!
— Не знаю, — холодно сказал Тоник. — Может быть. Но революцией надо руководить. Плецитый прав: необходимо оружие.
Студент заговорил о своем отце и партийном товарище, депутате Яндаке, и изложил его взгляд на единство социал-демократической партии. Яндак считал, что часть вождей не пойдет с революцией, они слишком обуржуазились, а революционному крылу не удастся повести за собой всю партию. Поэтому раскол неизбежен. Пролетариат должен создать новую партию, свою, пролетарскую, которая станет его боевым авангардом. Это надо сделать немедленно и во что бы то ни стало!
Они подходили к жижковскому виадуку. Тоник молчал. Студент пересказывал мнения отца, который примыкал к крайнему левому крылу, был связан с левыми в Вене и Берлине, а через них с Москвой. На этой неделе у него собрание в Кладно. Шахтерское Кладно революционнее Праги, первый взрыв произойдет именно там!
Тоник не отвечал.
— Жалко, что отца не было сейчас в Народном доме! У него собрание в Либне, он там сражается с Гамплом.
«А зачем ты пришел в Народный дом? — думал Тоник. — Ради Анны?»
Студент почувствовал холодность и нарочитость молчания своего собеседника.
— Что ж ты молчишь? — нервно спросил он.
Тоник пожал плечами.
— Что ж ты молчишь? — раздраженно повторил студент.
— Твой отец не пойдет с нами, — сказал вдруг Тоник.
ebooksa