Избранное

Студент сидел, опершись локтями о стол, сжав виски руками, и покачивал головой, в упор глядя на Тоника. Тот не отводил взгляда. Оркестрион все еще грохотал и гремел, изрытая арию тореадора, картежники за соседним столиком шлепали картами.

— А ведь это ужасно, — печально сказал студент. — Это просто ужасно — такое недоверие между рабочими и интеллигенцией!

Тоник потягивал сладковатую жидкость.

— Итак, все дело в белых перчатках, лакированных туфлях и шелковом платье? Понятно! Это слишком буржуазно, так же как чистые чашки и серебряные вилки в «Пассаже»? А если Анна купит себе шелковую блузку, ты перестанешь ее любить?

— Я сам купил бы ей такую блузку, будь у меня деньги.

— Вот видишь!

— Но у меня их никогда не будет.

— Ах, вот оно что! Значит, у кого есть деньги, тот не может быть революционером? Или ты думаешь, — и студент нахмурился, — что мой отец на жалованье у буржуазии?

— Оставим этот разговор, Ярда. Я уже сказал, что не знаю ничего плохого о твоем отце. Но с нами он не пойдет.

Тоник не отступался от того, что сказал однажды.

— Мне ты, значит, тоже не веришь — ведь у меня часы на золотой цепочке? Устроит тебя, если я сниму ее и отдам вон тем двум прощелыгам?

— Ты говоришь вздор!

— Завтра я продам ее и отдам деньги в партийную кассу.

— Не болтай зря! Сейчас я тебе верю. Но если тебе придется выбирать между нами и отцом, ты выберешь отца. Да и что тебе останется делать? Ведь тебе надо кончать ученье, а пойти в рабочие ты уже не можешь. Это было бы глупо и никому не нужно. Посмотрим, что будет через год, а может и раньше.

Студент все еще сидел, сжав руками виски и опустив глаза. «Спор это между рабочим и интеллигентом, — думал он, — или между двумя влюбленными — счастливым и отвергнутым?» В каком он невыгодном положении!

Он опять подумал об отце.

— Это ужасно, Тоник, это величайшая несправедливость! Тридцать лет отец борется вместе с вами, работает для вас, только и думает что о ваших успехах, а вы все еще не простили ему то, что он интеллигент. Мы воспитывались на учении социализма, мы росли среди вас, а вы нас не приняли в свою рабочую семью. Это ужасно!

— Ты — да, о тебе это можно сказать. Ты хоть и не вырос среди нас, но много бывал с нами. Ты — исключение. И все-таки даже ты отличаешься от нас…

— Чем? — Студент поднял голову.

— Откуда я знаю? Этот пример с кафе, конечно, чепуха. Но послушай, вот ты много болтаешь о серебряных ложках и чистой посуде, а тебе и в голову не приходит, что рабочего зло берет видеть в таких «Пассажах» всю эту сволочь, которая его обирает, что он одет не так, как они, что он не умеет вести себя в таком кафе и не знает, как надо брать в руки все эти красивые вещи. Во всем ты отличаешься от нас! А ведь это ты! Ну, а возьми партийных вождей, депутатов парламента, разных секретарей и редакторов, перебери всех и назови мне хоть одного, чьего сына или дочь ты когда-нибудь видел среди нас! Можно ли после этого удивляться нашему недоверию? А особенно сейчас, когда миновало мирное время и надвигаются серьезные события?