Сальтеадор

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, знаю, и, поверьте мне, я не смешиваю эти понятия, — сказал старик и строго спросил: — Вы изгнанник?

— А кто вы, сеньор?

— Я дон Иньиго Веласко де Гаро.

Молодой человек при этих словах снял шляпу и отбросил ее далеко в сторону.

— Прошу простить меня, я оставался с покрытой головой, а ведь я не испанский гранд.

— А я не король, — улыбнулся дон Иньиго.

— Но вы благородны, как король.

— Вы что-нибудь знаете обо мне? — поинтересовался дон Иньиго.

— Отец часто говорил о вас.

— Значит, меня знает ваш отец?

— Он не раз повторял, что ему выпала честь быть знакомым с вами.

— Как зовут вашего отца, молодой человек?

— Да, как же его зовут? — негромко спросила донья Флор. — Каково его имя?

— Увы, сеньор, — отвечал атаман с глубокой грустью, — отцу не доставит ни радости, ни чести, если уста мои произнесут имя старого испанца, в чьих жилах нет ни капли мавританской крови! Не заставляйте же меня произносить его имя и усугублять его бесчестие, муки, что он терпит из-за меня.

— Он прав, отец, — взволнованно сказала молодая девушка.

Дон Иньиго взглянул на донью Флор — она вспыхнула и опустила глаза.

— Мне кажется, вы согласны с прекрасной сеньорой, — заметил Сальтеадор.

— Пусть будет так, — ответил дон Иньиго. — Храните же в тайне ваше имя, но, может быть, у вас нет повода скрывать от меня причину, по которой вы ведете чуждый вам образ жизни. Почему изгнаны из общества? Почему бежали сюда в горы? Думаю, что все это — следствие безрассудства молодости. Но если вас иногда хоть сколько-нибудь мучают угрызения совести, если вы хоть немного сожалеете, что ведете такую жизнь, то клянусь вам перед Господом Богом, даю слово стать вашим покровителем и даже поручителем.

— Благодарю вас, сеньор. Я верю вам, но вряд ли есть на свете человек, способный помочь мне вернуться в общество и занять то место в свете, что я прежде занимал, кроме одного — того, кто получил от Господа Бога наивысшую власть. Ни в чем постыдном я упрекнуть себя не могу, но кровь у меня горячая, сердце пылкое, в горячности я совершал ошибки, толкавшие меня на преступления. Итак, ошибки сделаны, преступления свершены — позади меня зияет бездонная пропасть. Выхода нет, и только сверхъестественная сила может вывести меня на прежнюю дорогу, какой я когда-то шел. Порою я мечтаю о таком чуде, я был бы счастлив, если бы оно свершилось, — и вдвойне счастлив, если бы это произошло благодаря вам, — я бы, подобно Товии, возвратился в отчий дом и надо мной парил бы ангел-хранитель. Я буду ждать и надеяться, ибо надежда — последний друг обездоленных. Правда, она обманчива, пожалуй, обманчивей всего на свете. Да, я уповаю, но я не верю. Я продолжаю жить и ухожу все дальше и дальше по глухой и крутой дороге, ведущей меня против общества и закона, да, я иду, поднимаюсь вверх, а мне мерещится, что я возвышаюсь над людьми, я повелеваю, а поскольку повелеваю — то я король. Только иногда, по ночам, когда остаюсь совсем один, меня охватывает тоска, я погружаюсь в размышления, начинаю понимать, что поднимаюсь не к трону, а к эшафоту.

Донья Флор негромко вскрикнула, задыхаясь от волнения.