Книга о бесценной субстанции

В тот вечер я сказала ему, что встречаюсь с подругой в баре. Вместо этого вышла на улицу, завернула за угол, села на бордюр и проревела несколько часов.

Приходилось врать докторам и говорить, что мы женаты. В таких случаях все равно никто не требует доказательств, тем более что вскоре это стало правдой. Мы поженились в мэрии, во время унылой формальной церемонии – на случай, если доказательства все же потребуются. Чтобы я могла на законных основаниях говорить с лечащими врачами и заниматься его финансами. Не уверена, что Эйбел вообще понимал, где мы.

– Мы женимся, – повторяла я как заведенная. – Теперь мы муж и жена.

Эйбел кивал – так же, как на приглашение к завтраку. Он тогда уже почти перестал говорить.

От лекарств ему становилось только хуже, и я перестала их давать. Мы посещали сеансы иглоукалывания в Чайнатауне, ездили к остеопату в Лос-Анджелес и к народной целительнице в Аризону. Я часами сидела в интернете, выискивая сведения о новых методах лечения в Швеции, об особых диетах и волшебных травах. Мы испробовали всё. Ничего не помогало.

Деньги утекали как песок сквозь пальцы. Мы больше не написали ни строчки. Эйбел теперь с трудом мог прочитать информацию на пачке овсяных хлопьев. Время больничного, который он взял в университете, истекало. Мне пришлось разорвать его контракт, а значит, он терял основной источник дохода, если не считать пару сотен долларов авторских отчислений ежегодно. И теперь нужно было искать деньги для оплаты страховки. Лишь одна его коллега связалась со мной, чтобы выразить сочувствие, – молодая женщина, которой Эйбел помог защититься.

«У меня просто нет слов. Сердцем я с вами», – написала она. Может, и правда хотела оказать поддержку. Но почему-то ограничилась отправкой записки по почте.

К счастью, через пару месяцев после проявления симптомов муж перестал осознавать происходящее. Поэтому не мог понять, чего лишается. Когда прошел год после постановки диагноза, он уже не мог читать собственные книги. Много спал, слонялся по дому, смотрел фильмы. Редко испытывал гнев или печаль. Просто постепенно терял себя. Хотя явно не скучал по собственной личности.

А вот я скучала. Безумно! У меня не было ничего и никого дороже – ни семьи, ни близких. Я хотела невозможного: вернуть прежнего Эйбела. И, судя по всему, мне предстояло мечтать об этом до конца дней.

Прошел еще один год. Теперь Эйбел в основном сидел в кресле, уставившись в пустоту: он почти не говорил, не мог сам принять душ или приготовить еду. Деньги таяли на глазах. Моя книга по-прежнему продавалась, но все хуже и хуже. Некогда стабильный доход превратился в едва заметный ручеек. С каждым месяцем платить аренду становилось сложнее. К тому же продолжать жить в городе было небезопасно для Эйбела: стоило ему выйти из дома, как он моментально терялся. Однако попытка надеть на него браслет с личными данными вызвала гнев.

– Я не… – повторял он снова и снова, выхватывая свою руку. – Я не…

Мысль так и осталась незаконченной.

Предстояло решить, какой из немногих вариантов медицинской помощи выбрать. Заведения, предлагающие длительный уход, были либо непомерно дорогими, либо отличались ужасными условиями. Золотой середины не существовало. В лучшем случае он получал бы качественный уход, не понимая, где находится. Или же заработал бы пневмонию, грипп или пролежни и умер в одиночестве, прежде чем я нашла способ его вылечить. Именно это я и собиралась сделать – даже если пришлось бы искать всю жизнь.

Через два года после появления симптомов муж с трудом мог закончить фразу. Я собрала все оставшиеся деньги, продала имущество и купила дом с участком на севере штата Нью-Йорк. Эйбел часто бывал здесь в детстве – раньше дом принадлежал его двоюродному брату. Какие-то воспоминания могли по-прежнему храниться в отдаленных, наименее поврежденных участках мозга. Его родной город находился ближе к Кливленду, ну а тот, в котором обосновались мы, – в трех часах езды без пробок от Нью-Йорка. Платежи по ипотеке составляли половину стоимости аренды в Окленде. К тому же неподалеку жили двоюродные братья-сестры и родители Эйбела: я думала, они захотят быть рядом, попытаются помочь. Как же я ошибалась! Никому не нравится общество таких, как мы. Родители навещали раз в год, другие родственники – и того реже. Зато прилегающая к дому обширная территория была огорожена, так что муж мог спокойно повсюду бродить. Как я и рассчитывала, благодаря остаткам мышечной памяти он и в самом деле без проблем ориентировался в доме. Хотя всего через несколько месяцев оказался прикованным к инвалидному креслу, и все потеряло смысл.

Я не стала обращаться в агентство для помощи с переездом. Теперь мы не могли позволить себе лишние траты. Деньги ушли на оплату бесполезных курсов лечения и на покупку никому не нужного дома. Так что пришлось самой паковать вещи. Лишь немногие из друзей вызвались помочь. Большинство прекратили общение, как только Эйбел заболел. Этого следовало ожидать… Я без сожаления вычеркнула их из нашей жизни.

Мое сердце продолжало разбиваться, пока в один прекрасный день от него больше ничего не осталось. Вся моя жизнь лежала в руинах. За годы болезни мужа я потеряла последнюю родственницу – тетю. Она оставила мне в наследство пять тысяч долларов и «убитый» трейлер в Седоне. Все, что мне было дорого, исчезло.

Мы загрузили пожитки в грузовик и наняли водителя, чтобы тот отвез нас на другой конец страны. Тогда я и стала продавать книги. Я не могла забрать с собой все – только самые ценные и любимые. Однако, когда мы въехали в новый дом и оказались на мели, мне пришлось продать и их. Так началась моя карьера букиниста.

Этот провинциальный городок был красивым и благоухающим; летом его наводняли толпы туристов, а зимой он становился холодным, пустым и враждебным. Небольшой фермерский дом начала прошлого века мне понравился, хотя у меня не хватило ни денег, ни желания сделать его по-настоящему своим. Он так и остался всего лишь местом проживания и не сумел превратиться в домашний очаг.

Как только мы обосновались на севере штата, я попыталась вернуться к написанию книги. Свободного времени было навалом, к тому же до того, как Эйбел заболел, я успела настрочить добрую половину. Но любому писателю для работы нужны чувства, вдохновение, страсть… Мне и жить-то не хотелось, не то что сочинять романы. Время от времени я садилась за стол, открывала нужный файл и тупо смотрела в экран, спрашивая себя: «Зачем я это делаю?» Мне нечего было сказать людям. Когда-то я думала, что нашла свое счастье. Жестокое заблуждение!.. Бесполезно реанимировать прежнюю работу. Даже если и удастся из нее что-то слепить, вряд ли кто осилит столь унылое чтиво.

Приходилось закрывать ноутбук и заниматься чем-то другим.