Чужая колея

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я не знаю! Не знаю, как отреагирует Макс на то, что ты не явилась. И мне, если честно, на это насрать, с этим буду завтра разбираться. Так и скажу ему – домой уехала. Только ты к этому моменту уже действительно должна быть дома. Уж искать тебя он точно не станет.

– Зато на тебя, наверно, разозлится, – неуверенно сказала Света.

– Да и хер бы с ним, – Сергей явно хорохорился, но Света видела, как ему на самом деле страшно. – Говорю же – завтра поглядим. А сейчас – собирайся. Провожу тебя на Щелчок, до автовокзала, вечером автобусы должны быть. На крайняк рванем на Ярославский, через нас поездов проходящих куча, на какой-нибудь точно билет достанем.

– Слушай, а как же паспорт? Как я дома без паспорта, даже на работу не устроиться!

– Блин! – Серега замер посередине комнаты, внезапно вспомнив, что оба их документа ушли в руки парня, которого привел Влад, и связь с которым стала теперь невозможной. – И здесь этот урод нам подгадил!

– Ладно, – решительно заявил он, поборов секундное замешательство. – Об этом тоже потом… Поспрашаю пацанов, может, кто поможет на того перца выйти. Ну, чего сидишь? Собирайся.

* * *

О причинах внезапного, среди ночи, возвращения из Москвы родители, слава богу, не допытывались, и Света не стала рассказывать о поступке Сереги, ограничившись короткими нейтральными фразами: «Сложно там все, чего-то, не получилось у нас» и «Сережка остался, попробует еще покрутиться, а я поняла, что мне здесь лучше». В подробности столичной жизни дочери родители особо не вникали еще и потому, что не успели оправиться от оглушающей новости: Нине Ивановне, давно испытывающей проблемы с ногами, поставили страшный диагноз – сахарный диабет. Течение болезни указывало на то, что очень скоро она не сможет ходить на работу, и придется оформлять инвалидность.

Света очень быстро поняла, что уверения Славика в готовности во всем помогать жене по большей части были лишь сиюминутным благородным порывом – отец оставался все тем же добродушным бездельником, каким стал уже много лет назад. Над семьей нависла реальная угроза нищеты – пособия Нины Ивановны будет едва хватать на пару походов в магазин. Мать призналась, что несколько раз садилась за написание дочери письма, в котором хотела рассказать о приключившейся беде, но так и не решилась его отправить. «Письмо от тебя в октябре пришло, радостное такое – Сергей работает, скоро прописку получите, ты по специальности устроишься, все хорошо у вас. Вот я и подумала: напишу сейчас про наши проблемы, бросишь все, примчишься, станешь тут с нами возиться, а каково мне будет знать, что жизнь тебе поломала? Решила – мы со Славкой тут как-нибудь перебьемся пока, а там, глядишь, и ты в Москве на ноги встанешь, может, и с деньгами пособишь».

«Что ни делается – все к лучшему» – справедливость этого избитого утверждения Светлана оценила, когда представила свою дальнейшую беззаботную жизнь в Москве в полном неведенье о проблемах родителей. Мать влачила бы жалкое существование, считая каждую копейку, писала бы дочери бодрые письма, не желая мешать ее счастью, а она, Светлана, возможно, и не всегда бы вспоминала о необходимости послать домой хоть немного денег.

Нужно было срочно устраиваться на работу, но для этого предстояло сначала решить проблему с паспортом. Не питая ни малейших иллюзий по поводу возможности Сереги найти и вернуть их документы, Света на следующий же после приезда день пошла в паспортный стол. Выдержала долгий и нудный допрос – «Потеряла или украли? Где, когда? Что делала в Москве?» – заполнила длинную анкету, написала заявление, расписалась в каких-то карточках и через две недели, в течение которых еще три раза ходила по вызову в отделение милиции, наконец получила новенький паспорт.

По трудоустройству особых вариантов не просматривалось, и она вновь явилась в ту же поликлинику, из которой три месяца назад такая счастливая выскочила навстречу новой жизни. Место ее до сих пор было свободно, и главврач, не выказывая особого удивления и не задавая лишних вопросов, быстро передал ее бумаги в отдел кадров. Зарплата оставалась такой же мизерной, зато на этот раз работа в медучреждении давала одно ощутимое преимущество – матери требовалось теперь много лекарств, и, в условиях тотального дефицита или запредельной розничной цены, у Светы появилась возможность иногда доставать нужные медикаменты.

Коллеги встретили «блудную дочь» ровно, но если врачей мало интересовал московский опыт молодой девушки – персонал был возрастной, многие понимали цену рассказам о разгульной столичной жизни – то медсестры, по большей части Светины ровесницы, не скрывали жгучего любопытства. Света не любила рассказывать о своей поездке и обычно отделывалась общими фразами и малозначащими фактами, отчего подружки решили, что она, прожив в Москве всего три месяца, что-то сильно стала задирать нос. Вслух ей ничего не высказывали, и только 30 декабря, когда коллектив поликлиники устроил в ординаторской импровизированный новогодний банкет, уже слегка поддатая Вика – девушка, наиболее рьяно стремящаяся «вырваться из этой дыры» и осенью провожавшая коллегу с неприкрытой завистью в глазах, не скрывая сарказма, вдруг осведомилась у сидящей напротив и весело болтающей с соседкой Светланы:

– Ну чего, Светик, в столицах-то не шибко все оказалось медом намазано?

Вопрос повис в воздухе – так неожиданно он прозвучал среди общего веселья. В наступившей тишине Света, ничуть не смутившись, ответила спокойно, без намека на вызов и вполне доброжелательно:

– Там, Викуль, все по-разному. Кому-то везет, кому-то нет. Если у меня не получилось – это не значит, что не получится у тебя.

– Эх, девоньки, – вмешалась Клавдия Ивановна – пожилая уборщица, проработавшая в поликлинике больше тридцати лет. – И все-то вас несет куда-то, все на месте не сидится, все счастья в чужих краях ищете. А ведь люди не зря говорят: где родился, там и пригодился. Я вот сроду никуда не уезжала, а прожила жизнь, дай бог каждому – муж, детей трое да внуков пятеро, глядишь, и до правнуков доживу. Детишки, скажу вам, в старости такое утешение – живи да радуйся.

Больше Вика Свету не цепляла, мимолетный инцидент быстро забылся, и остаток вечера прошел в задушевных беседах, прерывающихся лишь нестройным хоровым пением.

В январе пришло письмо от Сереги. Тон послания оказался на удивление бодрым: он писал, что ожидаемого им сурового наказания со стороны Макса не последовало, некоторое время пришлось поработать грузчиком на оптовом складе, но теперь его вновь вернули за прилавок, правда, часть зарплаты вычитают в счет долга, но того, что остается, вполне хватает на жизнь. Сообщил, что так и не смог вернуть паспорта, пока живет по какой-то справке, выписанной ему по знакомству и за деньги в Москве, поэтому вскоре собирается ненадолго приехать в город, чтобы оформить новые документы. В коротком, уместившемся на тетрадной страничке, послании Серега ни разу не поинтересовался делами подруги, не спросил, чем Света занимается, устроилась ли на работу, или как самочувствие матери, не говоря уже об обычных для таких писем заверениях: «Скучаю, хочу тебя видеть, приезжай скорее и т. д.». Он рассказывал о себе и лишь в самом конце, будто спохватившись, приписал, что теперь, когда все утряслось, Света вполне может вернуться к нему, и они «чего-нибудь сообразят» с ее трудоустройством.

Прислушавшись к своим ощущениям, Света даже немного удивилась тому, что нарочито деловой и немного равнодушный тон письма ее совсем не задел. С момента ее возвращения прошло всего полтора месяца, но та поездка за московским счастьем уже казалась ей чем-то далеким, словно смутные детские воспоминания, к тому же этого короткого срока хватило, чтобы понять – отношения с Серегой, с которым она совсем недавно связывала свое будущее, значат для нее не так уж и много. Болезнь матери внесла в жизнь Светланы серьезные коррективы и полностью сменила приоритеты. За эти полтора месяца она редко думала о Сереге, бывало, что за весь день в хлопотах по хозяйству, в заботах о Нине Ивановне, которой становилось все трудней подниматься с кровати, в мучительных размышлениях о том, как бы дотянуть до получки, Света ни разу не вспоминала об оставшемся в Москве вроде бы своем парне.

Отвечать на письмо она не стала, рассудив, что, раз Серега все равно скоро приедет в город оформлять паспорт, у них будет возможность спокойно поговорить. Если, конечно, ему вообще понадобится этот разговор.