Сама дура виновата

22
18
20
22
24
26
28
30

Хотела спросить, где же его целый вагон красоток, в гостинице оставил? Не заскучают ли?

Хотела спросить, что ж он не предупредил, я тут, может, с небритыми ногами и в бабушкиных трусах, не страшно за свою потенцию?

Хотела…

Но…

Видно, не судьба мне быть гордой холодной принцессой, которая отвергает поклонников за недостаточно восторженный взгляд.

Егор был такой теплый на ощупь, такой настоящий, я так соскучилась по его запаху, вкусу, по настырным рукам, которые тут же обнаружили все мои мягкие местечки и начали их тискать, что сил на гордость и холод просто не нашлось.

Может быть, он тоже хотел всего лишь чмокнуть меня в честь встречи, а потом рассказать, как провел время без меня.

Но мы этого уже не узнаем.

Потому что с небес в нас ударила безжалостная молния, жаркий пульс застучал в висках — а дальше все было как в кино. Ну, когда герои начинают судорожно срывать друг с друга одежду, не размыкая губ, слитых в поцелуе.

Я была одета под ветреную и непредсказуемую питерскую осень — много-много слоев, чтобы можно было часть снимать, в другую часть закутываться. Егор стаскивал с меня все эти слои, но так нетерпеливо и хаотично, что у меня то повисал один рукав кардигана, то перекручивалась кофта, то тянулась куда не надо футболка, то цеплялся крючками за все лифчик — пуговицы, завязки, застежки, обвившийся вокруг шеи палантин, отброшенный нетерпеливой рукой. Снятое наполовину, брошенное на полпути, освобожденная грудь, чтобы впиться в сосок и тут же жадно смятая юбка — через три минуты я была похожа на растерзанную медведем капусту.

Мне повезло больше — под толстовкой, явно купленной в магазине сувениров, потому что на ней был суровый кот на фоне питерских мостов, был только сам Егор. Горячий, сильный, мускулистый — его кожа просто пылала под моими ладонями. Джинсы на пуговицах он, впрочем, надел зря — я ломала ногти об каждую, расстегивая их трясущимися пальцами.

Мы приземлились на красные бархатные диваны крошечной каюты в каком-то совершенно невообразимом виде: наполовину раздетые, но запутавшиеся в одежде, задыхающиеся между затяжными поцелуями, встрепанные и с безумными глазами. Егор вывернул карман толстовки, рассыпая по полу яркие квадратики презервативов, мы ухватились вдвоем за один и тот же, с горем пополам его вскрыли… И только чудом, похоже, справились с натягиванием.

А потом была долгая пауза.

В которую вместился десяток ударов сердца.

Хоть сама по себе она длилась секунды две.

Мы смотрели друг на друга: он — полулежа на бархатном диванчике, я — стоя на коленях по обе стороны его бедер. Застыв в миге от слияния, пожирая друг друга глазами так же жадно, как только что целовались.

Егор гулко сглотнул — его кадык дернулся, и я первой оторвала взгляд от его глаз.

Он покрепче сжал мои бедра, впившись в них пальцами где-то под скомканной юбкой и нанизал меня на себя, откинув голову и захрипев в тот момент, когда его член вошел на всю длину.

Он был возбужден не на шутку, а я только что глотала холодный ветер с Невы, и просто не успела его догнать, поэтому все было чересчур, слишком, невыносимо пронзительно и твердо — я не выдержала и упала на него сверху, прихватив зубами кожу на его шее, чтобы не закричать от ошеломительного чувства слияния. Словно мое тело тосковало по нему все полторы недели, как деревья в засуху.

— Охренеть… — выдохнул Егор. — Как мне тебя не хватало…