Тяга к свершениям: книга четвертая

Роман не понимал, почему поругался сейчас с отцом, и оттого чувствовал себя виновато; но и принять его позицию он никак не мог — в душе у него по-прежнему горело пламя возмущения и негодования. «Тоже мне — спаситель нашелся! — вспоминая разговор в машине, думал про себя Роман. — Как будто кто-то его просил?!».

Человеку свойственно преуменьшать и обесценивать помощь, получаемую от других людей. Таким образом мы снимаем с себя чувство долга и облегчаем жизнь. Это подсознательный механизм — он есть в каждом. Но его влияние может быть оттеснено, если человек имеет внутри себя определенные привносимые воспитанием качества. Эти качества, выражающиеся в чуткости и благодарности окружающим, были, в общем, присущи Роману. Он всегда был готов по достоинству оценить оказанную ему помощь, зачастую даже преувеличивая ее действительную значимость, но допустить сейчас, хоть на секунду, что брат помог излечению жены он не мог.

Несмотря на то, что деньги, вырученные от продажи квартиры Майского, позволили полностью оплатить расходы на лечение Марины, начиная от самой операции и кончая авиаперелетами до Москвы, Роман не в состоянии был признать хоть какую-то причастность брата к выздоровлению супруги. То, что совершил Майский, было для Романа абсолютно недопустимым, неприемлемым, невозможным, и его подсознание всячески старалось отделить операцию жены от чудовищного поступка брата. Признав, что именно действия Майского позволили спасти Марину, Роман признал бы не только то, что исцеление супруги от смертельной болезни стало следствием ужасной бойни, которую брат устроил в пенсионном фонде, но также и то, что недуг жены явился одной из ее причин. Скрытая от сознания Романа глубинная мысль, что болезнь Марины и их крайне затруднительное положение могло хоть в какой-то, пусть даже в самой мельчайшей, мизерной мере подтолкнуть брата к убийствам, быть первоисточником учиненной им жуткой расправы, являлась мучительно-невозможной для него и, стремясь оградить себя от тяжких моральных последствий, он несознательно разделил для себя две эти вещи. Роман мог признать заслугу родителей в спасении Марины, быть им за это глубоко и всецело благодарным, но причастность к этому брата он решительно отрицал.

Сейчас же, в машине, когда измученный тягостными переживаниями отец в отчаянном стремлении хотя бы частично оправдать поступок сына, придать его смерти хоть какое-нибудь значение, выставил лечение Марины результатом жертвы Майского, подсознание Романа тотчас толкнуло его против этого утверждения. Он не мог даже на секунду допустить, что содеянное братом явилось спасением для Марины, даже только слышать об этом, и всем своим естеством восстал против любой попытки подобного представления дел.

Свернув за угол метров через триста от того места, где его оставил Леонид Федорович, Роман вышел на П-ску — пешеходную улицу, от края до края выложенную фигурной декоративной плиткой, по которой не ездило ни автомобили, ни какого-либо другого транспорта. Являясь одной из наиболее примечательных улиц города, облюбованной как жителями, так и гостями областного центра, П-ская радовала взор своей органичной изящностью: красивыми газонами с филигранно выстриженными кустами, коваными лавочками, декоративными уличными фонарями и, конечно же, бережно сохраненной архитектурой зданий, на первых этажах которых по всей ее длине располагалось множество самых разных кафе, выдающихся наружу аккуратными оградками со столами и зонтиками от солнца для клиентов, желающих перекусить на свежем воздухе.

Пройдя немного вглубь П-ской, Роман вышел к кафе, в котором у него и была назначена встреча. Недалеко от входа в заведение топталась стая голубей; что-то рассыпанное на плитке привлекло внимание птиц и они, отпихивая друг друга, усердно собирали еду с пола, не замечая проходивших мимо людей. Когда же к кафе приблизился Роман, птицы вспорхнули и, отлетев метра на три, присели поодаль, не намеренные надолго оставлять то, что привлекло их внимание, и желая, видимо, продолжить трапезу, только он пройдет. Скорее всего, их потревожили резкие, отрывистые и нервические движения Романа, но он, увидев только, что голуби вовсе не замечающие других прохожих всполошились при его приближении, сконфузился таким поведением птиц. Не найдя за выставленными на улице столиками того, с кем договорился о встрече, он зашел в помещение.

Заведение, в котором оказался Роман, представляло собой одно из бесчисленных модных тогда японских кафе, в которых вам в считанные минуты могут подать пару свежих сетов с роллами, а при желании и суп, и даже что-нибудь совсем экзотическое, вроде мидий в раковинах в сметанном соусе. Все в кафе было стилизовано под японскую тематику: деревянные закрытые чем-то вроде бумаги перегородки разделяли помещение на несколько отдельных секций, под потолком висели фонарики, на столах лежали бамбуковые коврики с нарисованными на них иероглифами, а заказы разносили исключительно бурятки, облаченные в длинные красно-черные кимоно.

Не проходя к барной стойки, Роман оглянулся по сторонам: за дальним столиком он заметил одиноко сидящего человека. Мужчина был повернут спиной к Роману, и он мог видеть только его голову и плечи, но даже по ним сразу узнал Дульцова и, помедлив немного, как бы в раздумье, направился к столу.

II

— Привет, — сказал Роман, обойдя стол.

— Привет, — подняв голову, как-то необычно для себя кротко произнес Дульцов. Пока Роман усаживается, он выпрямил спину и подался несколько вперед, готовясь, видимо, привстать, чтобы поздороваться с другом, но тот не хотел первым протягивать руку, а Дульцов не решился.

Он успел сделать заказ: на столе перед ним стоял бокал пива, наполовину уже выпитый, маленькая тарелочка с фисташками и еще одна такая же пустая — для скорлупок.

— Давно ждешь? — спросил Роман, устроившись на стуле.

— Да всего пару минут назад пришел…, — ответил Дульцов, но, только произнеся это, тут же отвернулся в сторону, к барной стойки. — Сейчас официантку позову, — сказал он и, вытянув вверх руку, стал помахивать ею, пытаясь привлечь внимание стоявших там девушек.

Через минуту одна подошла к ним.

— Бокальчик светлого пива и тарелочку фисташек, пожалуйста, — сделал заказ Роман.

— А вам? — повернулась она к Дульцову.

— Мне ничего. А хотя…, — спохватился он, когда девушка уже собиралась отправиться назад, — Давайте еще одну кружечку. Того же.

Официантка ушла, а Дульцов вернулся к своему бокалу. Отхлебнув зараз большую часть того, что в нем оставалось, он поднял глаза и окинул взглядом интерьер.

— Хорошее кафе. Я бываю здесь время от времени… Что тебе это пиво? Закажи горячего. Гарантирую — тебе понравится, — сказал он уже с улыбкой, но и улыбка получилась какая-то сдержанная, робкая.