Но днем тут все выглядело уныло. Царил неубиваемый запах копоти и гниения трупов. Люди к нему уже привыкли.
Восточная часть площади использовалась как склад для хранения стройматериалов. Там гремели самосвалы, рычали бульдозеры.
В западной части Потсдамерплац работал стихийный блошиный рынок. Не сказать что власти приветствовали его появление, но особо работе не препятствовали. Сюда заглядывали не только советские патрули, но и британские, американские. До них никому не было дела. На рынке всегда было людно. Среди военных сновали подозрительные личности, в кулуарах заключались сомнительные сделки.
Сюда поступали продукты, украденные с армейских складов, и продавались по сумасшедшим ценам. В армиях союзников отмечалось такое же воровство. В этом советские интенданты и снабженцы были неоригинальны.
На рынке постоянно терлись американские и британские военные, мелькала советская форма. Но в основном сюда приходили простые берлинцы в надежде приобрести продукты, обменивали на еду припрятанные ценности.
В северном конце площади выстроилась очередь к советской полевой кухне. Посуду немцы приносили с собой. Розовощекий крепыш в поварском колпаке ловко орудовал поварешкой, вываливал кашу в протянутые миски. Но удовлетворить потребности всего района он не мог.
– Граждане, каша капут! – объявил боец, скрестив руки над головой.
Над очередью прошелестел горестный вздох. Люди неохотно расходились, шли на рынок. Здесь продавали и обменивали практически все: старую и новую посуду, картины, одежду, одеяла, книги, школьные учебники, предметы мебели, патефоны, древние телефонные аппараты. Кто-то продавал полуразобранный мотоцикл, кто-то – мешки с крупой, стыдливо прикрытые довоенными календарями. В продуктовых рядах народ разбирал страшноватую мелкую картошку с глазками, капусту, морковь. Вдоль рядов блуждали толпы людей, одни приценивались, другие делали покупки.
Наступила эпоха натурального обмена. Хотя в ходу по-прежнему были и деньги. Это рейхсмарки – за неимением других, английские фунты стерлингов, американские доллары, советские рубли.
Градов расставил людей. К услугам рядовых красноармейцев он решил не прибегать, обжегся уже. Романовский занял западный участок площади, Грамарь стоял на юге, где продавались семена и сыпучие продукты. Капитан Нагорный обосновался в восточной части рынка, делал вид, что приценивается к товару.
Все подчиненные были в форме. В противном случае Влад не смог бы выявить их в толпе.
Обмундирование тут никого не смущало. В присутствии военных люди даже чувствовали себя спокойнее, но на всякий случай не пересекались взглядами с советскими солдатами и офицерами.
Градов бродил по центральному ряду, делал вид, что присматривается к товару, а сам наблюдал за лицами людей. Иногда он как бы невзначай крутил головой, искал своих товарищей и не всегда их находил. Что-то постоянно заслоняло ему обзор.
Подползли черные тучи, и дождь усилился. Люди поднимали воротники, раскрывали зонты, натягивали на головы капюшоны. Другие бродили по рынку как ни в чем не бывало, не замечали воды, льющейся с неба.
Влад извлек из вещмешка плащ-палатку, накинул на голову и плечи. Торговцы спешно натягивали над товаром брезентовые тенты. На рынке стало свободнее. Дождь зарядил надолго. Тучи уплотнились, усилился ветер. Исчезли коробейники с табачными изделиями.
Продавцы опускали глаза, когда Градов смотрел в их сторону.
К майору привязался какой-то щуплый безумец.
Он шел, прихрамывая, за ним по пятам и бормотал на ломаном русском:
– Продай форму, продай форму.
Влад не выдержал, резко повернулся, положил руку на кобуру. Предпринимателя как ветром унесло.