Святой Франциск Ассизский

— Мне по душе твое решение, но теперь пойди и окажи честь друзьям, которые пригласили тебя на этот праздник. Ты будешь с ними на пиру, а после пира мы поговорим с тобой, сколько ты захочешь.

Мессер Орландо вернулся, когда закончился пир, спокойно открыл свою душу святому, и получил от него наставление, как жить по-новому, по-Божьи.

Потрясенный благодатными дарами, к которым приобщил его святой, он предложил Франциску и его братьям и свой подарок, Он сказал, что владеет в Казентино уединенной и лесистой горой — там хорошо было бы тому, кто хочет покаяться или предаться размышлениям; эту гору он и дарил святому ради спасения своей души. Святой Франциск принял дар и пообещал, что пришлет на гору, называвшуюся Верна, некоторых своих братьев. На этом друзья расстались, один вернулся в Кьюзи, другой — в Санта Мария дельи Анджели.

Некоторое время спустя перед графом Орландо предстали два францисканца. Как и было обещано, в сопровождении пятидесяти воинов, защищавших их от волков, они поднялись на Верну, старательно изучили ее, и остановились, наконец, на пологой ее части, где с помощью тех же воинов сплели из ветвей несколько келий, приготовив таким образом маленький скит для учителя. И не ведали они, что готовят ему место страстей и вознесения.

БРАТ ЯКОПА

На перекрестках римских дорог собирались люди вокруг нового менестреля, воспевавшего не деяния Роланда, но деяния Христа. Нередко рядом, чтобы послушать его, останавливалась дама, а затем со смятенной душой возвращалась в свой прекрасный дворец. Когда в 1215 году уже знаменитый Франциск вернулся в Рим, дама эта пригласила его к себе. Святой посмотрел ей в глаза и тут же принял приглашение, потому что у мадонны Джакомины деи Сеттесоли было то редкое для женщины выражение лица, которое исключало всякое кокетство, и любой, кто встречал ее, мог бы с первого взгляда сказать: «Вот настоящий друг!»

Она была молодой вдовой римского принца Грациано деи Франджипани и жила с двумя детьми в мраморном дворце, переполненном статуями, построенном из руин Септизония, созданного при Септимии Севере. Такие дворцы в Средние века были только в Риме; обычно из императорского мрамора делали ступени храмов и гражданские здания.

Святой Франциск ступил босыми ногами во дворец, в котором был нужен одной душе. Рыцарь Христов не мог отказать вдове, просившей, чтобы он научил ее правильно служить Богу. Франциск не только поведал ей правила жизни, но принял ее под свое покровительство, предложил ей свою дружбу, говоря с ней на равных, как с мужчиной, и назвал ее «брат Якопа».

«Брат», а не «мадонна», ибо у Джакомины была рыцарская закалка. Она вершила крупные дела и умела подчинить себе даже святого. И в самом деле, только ей, наделенной даром братской любви и нежным сердцем матери, было возможно утешить его, угостить римскими сладостями — пирожными из миндальных орешков, которые она с ловкостью пекла, и добиться того, чтобы он отдохнул или надел менее поношенную рясу. Франциск жил в нищете в замке Сеттесоли с такой же легкостью, как и в Сан Дамиано. Если Клара была для него Марией, мадонна Джакомина была Марфой; если Клара была дочерью и ученицей, Джакомина была сестрой. С Кларой можно было размышлять и распевать гимны Всевышнему, глядя на родной горизонт, беседы с Джакоминой о Царствии Божием были поучительными и мудрыми, а смотрели они из окон на Колизей, превратившийся в крепость. Наконец, если Клара была образцом девы-затворницы, Джакомина была примером мирской францисканки, и если немногие женщины способны последовать за Кларой, то многие могут идти по пути Джакомины. Именно поэтому святой любил ее искренне и поверял ей свои мысли. В 1223 году он пришел во дворец Сеттесоли с новорожденным ягненком на руках, плакавшим, как младенец. Он спас его от бойни и решил подарить брату Якопе, который почувствовал тонкий смысл этого дара, зная любовь своего великого друга к ягнятам, символам Христа. Ягненок следовал за Джакоминой повсюду, сопровождая ее, когда она посещала бедных, будил ее своим блеяньем, чтобы она вовремя шла к мессе. Из его шерсти она выткала белое мягкое сукно и хотела сшить рясу святому Франциску; но вместо рясы пришлось готовить погребальную плащаницу.

щщЧЕРНАЯ КУРИЦА

Стремление к Богу, которое Франциск пробуждал повсюду, где проходил, становилось в нем самом таким большим, что душа святого мечтателя не могла вместить его. Сделаться меньшими братьями хотело множество людей, но не все подчинились уставу Ордена, не у всех хватило таланта, чтобы выступать перед жителями городов или перед церковными властями. Недостатки эти подрывали репутацию Ордена; францисканцев не всегда понимали, бывали и гонения. Святой Франциск был этим огорчен, ибо от чрезмерного улова прорывались его сети.

Озабоченный такими размышлениями, он как-то увидел сон. Ему приснилась черная курица с мохнатыми лапами и коготками, как у голубки, которая хлопотала вокруг выводка, тщетно пытаясь собрать под свои крылья цыплят, а те выскальзывали кто куда, хотя их могли зарезать или раздавить.

Пробудившись, святой Франциск вспомнил сон и рассудил так: «Я — курица, небольшого роста и черного цвета от рождения, но должен, как голубка полететь к Богу на крыльях добродетели. Милостивый Господь дал мне и даст еще много детей, которых я уже не смогу защитить. Мне нужно передать их под покровительство Церкви, которая под своим крылом воспитает и сохранит их».

И он смиренно решил передать Риму целое направление, чьи последователи уже выбивались из-под власти одного человека, и, предоставленные самим себе, могли сбиться с истинного пути. Хотя он был одним из величайших людей, известных истории, у него не было ни гордыни, ни властолюбия, присущих предводителю. Среди тысяч своих последователей он был таким же, как и в самом начале — рыцарем по тонкости своей, а не по роду, сиделкой для прокаженных, одиноким рабочим из Сан Дамиано, кающимся в темнице, безжалостным к самому себе и настолько кротким, что в каждом он видел старшего брата. И до него некоторые — например, Пьетро Вальдо — хотели вернуться к Евангельской жизни, но намеревались при этом преобразовать скорее других, чем себя и не признавали авторитета Церкви, а потому учение их и деяния, оторвавшись от божественного ствола, засохли, словно умершая ветвь. Смирение, стремившееся возвысить других и накапливавшее мудрость, спасло святого Франциска. Курица обрела орлиные крылья и стала всемогущей.

КАРДИНАЛ УГОЛИНО

В спорных случаях между монахами, или между монахами и епископом, что было весьма распространено в соседних странах, обычно прибегали к помощи римской курии, но беднякам, Божьим людям, передвигавшимся лишь пешком и не умевшим или не желавшим показать себя, трудно было добраться до папы. Святой Франциск был в близких отношениях с Иннокентием III благодаря епископу Гвидо и кардиналу Джованни Колонна. После смерти Колонны он понял, что надо найти покровителя и обратился к кардиналу, до того времени выказывавшему свое к нему расположение. Это был Уголино, граф Ананьи, епископ Остии и Веллетри, человек семидесяти лет, одаренный и почитаемый. Когда-то он учился в Болонье и Париже, а теперь стал другом и советчиком нового папы, Гонория III.

Кардинал Уголино был польщен, что выбор святого пал на него, и принял близко к сердцу его заботы. Чтобы иметь для покровительства больше возможностей и власти, он предложил Франциску, чтобы тот попросил папу официально признать это покровительство. Кроме того, он пожелал, чтобы святой Франциск приготовил речь в защиту своего Ордена при папском дворе. Святой Франциск прилежно приготовился, но, оказавшись перед папой, забыл обо всем на свете, и признался в этом, а признавшись, возвел взор к небу, призывая Святой Дух, и предался вдохновению. Кардинал Уголино волновался, опасаясь, что тот скажет или сделает что-нибудь, выходящее за официальные рамки, что не понравится прелатам, но святой Франциск говорил прекрасно, и, хотя, в пылу вдохновения, почти подпрыгивал перед кардиналами, никто не смеялся, ибо все поняли, что в нем пылает божественный огонь. Папа благосклонно согласился, чтобы Ордену покровительствовал кардинал Уголино, и тот стал поверенным святого Франциска во всех его делах.

Дружба между кардиналом Уголино и святым Франциском была поистине трогательной. Святой Франциск любил его так, как сын может любить отца. Он и сам нуждался в этом. Ему, уязвленному отцом не понимавшим его, и выбравшему себе приемного отца-нищего, Бог послал наконец отца, обладавшего церковной властью. Рядом с мистическим вдохновением святого он представлял собою власть Рима.

Святому Франциску нужна была сильная рука, внимательный взгляд, человеческий и, вместе с тем, благодатный, который смотрел бы не только ввысь, как он, но и вокруг, и вниз, нужен был проводник, который, не умерщвляя его вдохновения, руководил бы им в повседневной жизни. Вождь и учитель, Франциск сам нуждался в том, чтобы его любили и защищали.

Что же до кардинала, человека благородного, мудрого, образованного, убеленного сединой, то он чувствовал себя бедняком рядом с человеком Божьим и, относясь к нему с отеческой любовью, почитал его как учителя, слушал его как друга и хотел всегда быть рядом с ним, ибо одного лишь его присутствия было достаточно, чтобы успокоить его. Он старался следовать его примеру и, когда позволял его высокий сан, одевался и ел как «младший брат». По возможности кардинал Уголино не пропускал капитулов в Порциунколе.