Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917),

22
18
20
22
24
26
28
30

Он схватил руку Олиньки, и на её руках были раны:

– У неё тоже! Видишь? Значит, у всех? Олинька, мы тоже воскреснем! Господи… миленький мой… Как хорошо-то, как хорошо-то!..

* * *

Колю разбудила няня. Только что пришла от заутрени. Уронила яйцо нечаянно на пол.

– Ты что, нянечка?.. – сквозь сон сказал Коля.

– Спи, спи, родной… Из церкви вот пришла.

– Христос воскрес, нянечка…

– Воистину воскрес… спи, родной мой, спи…

Отец Яков

О. Яков усомнился…

Как это произошло, он и сам не мог бы объяснить себе: так, без всякой видимой причины, налетело откуда-то и перевернуло всю его тихую, светлую жизнь.

Перед вечерней пришёл к нему мужик Антоныч. Коренастый, с большим красивым лбом и голубыми глазами навыкате. О. Яков вышел к нему в кухню, поздоровался, благословил широким крестом и спросил:

– Ты что, Антоныч, насчёт сена, небось? Рано немножко, и сам ещё не знаю…

Но не договорил и остановился. Большие голубые глаза Антоныча смотрели куда-то в сторону, красные веки вздрагивали, и в неподвижном лице было выражение суровое, почти грозное.

– Хозяйка померла… хоронить, – сказал Антоныч.

– Как так?.. Господи, помилуй!.. Да разве болела она?

– Три дня болела. Пить просила всё. Верно, горячка. Вчера в больницу хотел свести; не надо, говорит, лучше стало, положи, говорит, мне на голову похолоднее чего-нибудь. Манюшка воды из колодца принесла. Намочил тряпку… Вот, говорит, и легче; с вечера заснула хорошо. Утром встали мы…

Антоныч замолчал, перевёл свои голубые глаза с красными дрожащими веками на о. Якова и вдруг заговорил быстро, всё ускоряя и ускоряя свой рассказ, точно боясь, что если остановится, то не сможет довести его до конца:

– Утром встали, смотрим – лежит закрыта с головой. Я и говорю детям: тише, мол, мать спит; слава Богу, думаю, спит – значит, легче стало. На двор пошёл, колесо починил. Прихожу – всё спит. Дети на лавке сидят. Ничего, говорю, мать не говорила? Нет, говорят, спит всё. Подождал ещё немного. На работу надо идти. Ну, думаю, разбужу: пускай потом поспит. Подошёл к ней, взял её за плечо. На работу, говорю, иду, ничего тебе? Молчит. Отогнул я одеяло, смотрю, а она померла. Дети, говорю, мать-то у нас померла…

И лицо Антоныча вдруг стало беспомощным, брови задвигались, и из-под красных век покатились слёзы.

– Право… – тихо сказал Антоныч, дрожащими пальцами теребя ворот рубахи. – Не видали, как померла… Так и лежит… Руки холодные и ноги… А сама тёплая ещё была… верно, к утру… Не видали, как и померла, – повторил он.