Коленька внимательно всматривался в её блестящие глаза, как будто бы хотел спросить, почему она такая.
Соня понимала его и говорила:
– Я сама удивляюсь себе. Мне так хорошо. Мне кажется, это не нервы.
Даже на вокзале Соня чувствовала себя так же, как будто бы Коленька уезжал совсем ненадолго. Скоро вернётся. И тогда произойдёт самое важное.
Его провожало много народу. Всем было грустно. Несколько раз Соня мысленно говорила себе: «Ведь Коленька уезжает на войну: его могут убить».
Но слова эти – определённые и жестокие – казались чужими и не производили никакого действия.
После второго звонка Коленька стал прощаться.
Молча и долго целовал её лицо и жал руки. Фуражка у него съехала на затылок. Мягкие волосы сбились на лоб. Усы были влажны от осенней сырости. Лицо зарумянилось от холода. Он казался почти мальчиком.
Соня взяла его голову обеими руками. Поцеловала в глаза и губы.
Пробил третий звонок.
На ходу вскочил в поезд. Успел обернуться и ещё раз встретиться с ней взглядом.
Но клубы пара обвили тёмный поезд, и когда пар рассеялся, перед платформой лежали тяжёлые, неподвижные рельсы.
Стало пусто. Соня оглянулась по сторонам.
– Вам кого? – спросил кто-то из знакомых.
– Ах нет… Это я так… Мне скорей надо домой, – растерянно ответила Соня.
И, ни с кем не прощаясь, быстро пошла по платформе.
Только дома она поняла, что с ней случилось…
Едва сдержалась, чтобы не броситься из пустых, мёртвых комнат. Сразу и всем существом своим поняла, что Коленька уехал на войну.
Убьют, и она больше никогда его не увидит.
Ещё больней было от сознания, что три дня перед отъездом она не чувствовала этого. Они прошли незаметно, как самые простые дни, в сутолоке, шуме, на чужих людях.