Он начал заниматься. Подолгу сидел в кабинете. Вечером приходили гости. Пили чай. Когда Николай Сергеевич начинал говорить о войне – Соня уходила.
Только один раз она вступила в спор. Но не возвышая голоса, как будто то, что она говорила, было ей безразлично.
Сидели в столовой за самоваром. На белой скатерти стояли вазы с вареньем. Полный и очень добрый старик восхищался русскими войсками.
Он обратился к Соне шутливо:
– А вы, Софья Григорьевна, разве не русская – вам всё равно?
Она сказала неожиданно:
– Да. Мне это безразлично.
– Как безразлично? Ведь вы же понимаете: судьба мира решается!
– Да, понимаю. Но мир такой большой, что его судьба от меня не зависит, а я такая маленькая, что до моей судьбы ему нет никакого дела.
– Но позвольте, – так и вскипел старик, – если бы все рассуждали, как вы, – Россия давно погибла бы.
Соня устала спорить.
– Пусть другие рассуждают иначе, – проговорила она.
Николай Сергеевич вмешался:
– Твоё равнодушие совершенно отвлечённое. Если бы понадобилось – ты первая принесла бы себя в жертву.
Соня опустила глаза и стала рассматривать скатерть.
Николаю Сергеевичу показалось, что Соня не хочет с ним говорить. Он давно заметил: она разговаривает со всеми, кроме него. Достаточно сказать ему слово – сейчас же замолчит.
Чтобы проверить, он сказал настойчиво:
– Ты как думаешь: только избранные способны на геройство?
Соня молчала.
– Я тебя спрашиваю, Сонечка, – сдержанно сказал Николай Сергеевич.