Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917),

22
18
20
22
24
26
28
30

Николай Эдуардович подошёл ко мне сзади, взял за плечи и, повёртывая меня к себе, ласково поцеловал в лоб.

Я уж остыл, не сопротивлялся. Мне как-то сразу стало «всё равно».

Ясно было, что он опять всё понял по-своему и, уж конечно, в хорошую для меня сторону.

Да, воистину дана будет ему власть вести войну со святыми и победить их!

И вот я опять один. В комнате почти темно. Только с улицы мутный свет фонаря падает туманным пятном на стену. Угол, где стоит высокий деревянный крест, кажется таким чёрным-чёрным.

Снова та же пустота, одиночество, ненужность.

«Господи, что же такое “я”? Слабый, полумёртвый уродец? К чему же я в этой вселенной, для кого я?»

«Катакомбы… Антихрист… возрождение… Добро и Зло…» Я бессвязно, одно за другим, повторял эти слова. Но и они были так же пусты, не нужны, как и всё в моей душе.

Я машинально подошёл к кресту и взялся за него одной рукою.

Прямо перед моими глазами был лик Христа, бледный и в темноте так похожий на покойника…

– Мертвец! Ведь и Ты мертвец?..

И вдруг, не сознавая, что это такое происходит, я встал на колени перед крестом и поцеловал подножие его. Снова встал и стал медленно один за другим класть земные поклоны.

Не подумайте, ради Бога, что во мне в это время шла какая-нибудь «борьба», какие-нибудь сложные «религиозные процессы». Ничего подобного. Наоборот, я в этом как-то совсем не участвовал и с какой-то поразительной объективностью смотрел на самого себя. Сознание моё ухватывало всё до мельчайшей подробности.

…Я в углу… Зачем-то встаю на колени… пол такой холодный… башмак один неприятно скрипит… Как всё нелепо! И зачем я это проделываю? Ведь это же игра – для кого она?

Но я не мог удержаться и всё крестился, всё целовал крест и прижимался лбом к холодному полу.

Снова я посмотрел на образ. Какое-то странное чувство пробежало во мне. Что это?.. Не то воспоминание какое-то, не то просто так жутко стало.

Я остановился на минуту и, почти касаясь губами своими образа, сказал вслух:

– Господи, я знаю, что не верю, не могу поверить. Ты знаешь, какой я. Спаси меня, спаси меня. Ты всё можешь простить. Не могу быть другим, а всё-таки прости: ведь Ты один у меня, куда я пойду…

Холодно было, тихо кругом. Усталый, брошенный, никому не нужный, я сел на постель и стал думать.

Впрочем, я не столько думал, сколько бессвязно вспоминал.