— Вы барана масляного видели, Николай Иванович? — спросил вдруг Кашин.
Орехов приметил, что глаза Кашина смотрят мимо него, и невольно оглянулся. Через улицу, напротив унылой очереди, блестели витрины чайной, где была устроена городская кулинарная выставка.
— Ты не гляди туда, Володя, а то, чего доброго, аппетит еще разыграется, — сказал он, тронув Кашина за плечо, и заторопился в школу, в нетопленые классы к ребятишкам, ослабевшим от долгого житья впроголодь.
Через три дня Кашин появился на уроке немецкого языка и первый раз поднял руку.
— Пожалуйста, Володя, — торопливее, чем следовало, сказал Николай. — Что ты хочешь спросить?
Класс притих, удивленный, как и учитель, поднятой рукой Кашина.
Хлопнув откидной крышкой парты так, словно выпалили из «сорокапятки», Кашин встал и спросил:
— Николай Иванович, правда, что кулинарную выставку съели? Иволгин говорит, что на банкете съели…
Орехов смешался. Он ощущал на себе три десятка в упор нацеленных глаз, прямых и бескомпромиссных, решающих все «по правде», по этому трудно объяснимому и мало понятному для взрослых критерию ребячьей справедливости.
Они ждали ответа, а учитель ничего не мог сказать. Соврать он не имел права. То, что следовало ответить, отнюдь не предназначалось для классной аудитории.
Как при встрече у хлебного магазина, Орехов ушел от ответа, ощущая противное состояние собственного бессилия. Похоже на то, когда лежишь под бомбами с автоматом и понимаешь, что ничего не можешь сделать с воющей смертью, которая изгаляется над головой, заходя то кругами, то устремляясь в пике.
— Не знаю, Володя… Во время урока не следует отвлекаться посторонними вопросами.
— Ладно, — согласился Кашин. — Другой раз я на переменке буду спрашивать.
Вот чертенок! Теперь на переменках Николаю придется убегать от Кашина.
— У Иволгина батька в райторге работает… Ему после банкета коржики выдали. Круглые… Знаете, которые в крайнем окне лежали. Горочкой. Рядом с ватрушками.
— Не знаю, — перебил Николай не в меру разговорившегося Кашина. — Садись на место.
Володя снова сказал «ладно», но за парту не сел. Пригладил ладонью торчащие, как колючки у ежа, жесткие волосы и задал главный вопрос:
— Николай Иванович, а если бы вас на банкет позвали, вы бы пошли?
Орехов разозлился. Не хватало еще, чтобы мне на уроках устраивали допрос. Ясно ведь, как божий день, что это очередная «штучка» Кашина, затеявшего сорвать урок немецкого.
Николай хотел было просто-напросто выпроводить бузотера из класса, но его остановили мальчишеские глаза. Настороженно прищуренные, посверкивающие в глазницах, они впились в учителя, примечая каждое его вольное и невольное выражение лица.
ebooksa