Семь лет за колючей проволокой

«Шлёмка» — алюминиевая миска.

«Дачка» — передача с воли.

«Кормушка» — небольшое откидывающееся окошко с глазком в двери.

«Объебон» — обвинительное заключение.

«Вертухай» — дежурный надзиратель.

«Шмон» — любой обыск.

«Шнырь» — дежурный или выборный уборщик камеры.

«Баландёр» — разносчик пищи.

«Разводящий» — черпак, то есть половник.

«Ксива» или «малява» — документ, записка.

«Бан» — вокзал.

«Намазать лоб зелёнкой» — приговорить к расстрелу.

«Позвал в дорогу зелёный прокурор» — уйти в побег.

«Коцы» или «говнодавы» — обувь.

«Котлы» — часы.

«Смотрящий» — криминальный «Авторитет», наблюдающий за порядком в камере, колонии или каком-либо населённом пункте…

По ходу моих воспоминаний будут ещё встречаться жаргонные слова, этимологию которых иногда просто невозможно объяснить, но я по мере возможности буду давать их перевод на нормальный русский язык.

В какой-то момент, перенасытившись жаргонным лексиконом, я разродился шуточным стихотворением, которое и предлагаю вашему вниманию.

Бацай, Кент!.. Бацай, Кент, рви когти с кичи! Тянет модер на бану кочевое тряпье. Руки прочь! Лучше ксиву начерти: Дёрнут по делу — всё будет ничьё. Бацай, Кент, — менты копают. Жорж опалился, когда угол с бана волок. Замочили барух — всех шмонают, Дёрнут по делу — всем потолок! Бацай, Кент, блатуй по новой! Новые шлюхи лабают варуху ништяк. Седой медвежатник с марой фартовой, Тучи надвинулись — кажется, шмяк!..

Заканчивая описание «отстойника», особо скажу о его стенах, аналогичных стенам всех камер Бутырской тюрьмы, да, вероятнее всего, и всех остальных тюрем Советского Союза и России. Они заляпаны раствором с большим процентом содержания цемента, так что к ним даже прислоняться больно, настолько остры цементные бугры. Уверен, это сделано специально для того, чтобы на них невозможно было что-либо написать, передавая весточку будущим «новосёлам», да и ремонтировать можно реже.

В «отстойнике», камере метров пятьдесят, находилось не так уж много «пассажиров»: человек пятнадцать, в основном это были молодые, лет по двадцать — двадцать пять, парни. И только три лица несколько выделялись, и не только тем, что выглядели гораздо старше, но и тем, что при них были небольшие холщовые мешки с припасами и вещами. По всей видимости, эти трое были настолько уверены в себе и в том, что никто не позарится на их вещи, что не сдали свои мешки в камеру хранения. Остальные либо ничего с собой не имели, как и я, либо не захотели рисковать и оставили свои вещи в камере хранения.