Семь лет за колючей проволокой

22
18
20
22
24
26
28
30

Нетрудно догадаться, что это имя он получил благодаря Михаилу Петровичу. Ещё задолго до его рождения он настаивал на том, чтобы назвать его в честь Ленина, у меня была другая идея, у Татьяны — третья. И, чтобы никому не было обидно, решили довериться судьбе. Каждый из нас написал своё имя на бумажке, бросили их в шапку, а тащить предложили Михаилу Петровичу. И что же? Генерал вытащил то, что и хотел, — Володя. Вы можете представить, как все изумились, когда мальчик родился именно в день рождения Ленина! В этом было что-то сверхъестественное…

О Михаиле Петровиче Ерёмине я могу говорить бесконечно, и в книге «Отец Бешеного» о нём написано гораздо больше. Для тех, кто не читал этой книги, расскажу пару историй, вполне претендующих на рубрику «Нарочно не придумаешь» и очень точно характеризующих его.

У Михаила Петровича было весьма слабое зрение, и он никогда не уходил один дальше нашего двора. Однажды я сопровождал его к Первому Секретарю Московского обкома партии Василию Конотопу, с которым он был коротко знаком.

Проходим мы через какой-то двор, а там старый котлован, который, судя по всему, давно должен быть засыпан. Приходим мы к Конотопу, а того срочно вызвали в Кремль. Помощник, отлично зная о хорошем отношении шефа к Михаилу Петровичу, пропустил нас в его кабинет. Михаил Петрович полистал справочник абонентов «кремлёвской вертушки» — так назывались телефоны спецсвязи сотрудников Кремля, — отыскал того, в чьём ведомстве находилась территория со злополучным котлованом.

Набрал его номер и бодро говорит:

— Иван Сидорович, здравствуйте!

— Здравствуйте, — неуверенно отзывается тот, — чем могу быть полезен?

— Объясните, пожалуйста, почему вы так плохо следите за вверенной вам территорией? По адресу… — называет адрес злополучного котлована, — не зарыт котлован, а люди ходят, ноги ломают… Нехорошо это!

— Откуда вы звоните? — спрашивает чиновник, вместо того чтобы объясниться.

И Михаила Петровича это настолько разозлило, что он не сдержался.

— Из телефонной будки! — зло выпалил Ерёмин и положил трубку.

Не успел он передать мне слова своего собеседника, как «кремлёвская вертушка» зазвенела.

— Слушаю! — поднял трубку Михаил Петрович, почему-то он был уверен, что звонил тот чиновник.

И оказался прав. По всей вероятности, до чиновника дошло, что по «кремлёвской вертушке» вряд ли можно звонить из телефонной будки. Всерьёз испугавшись недовольно-грозного тона невидимого собеседника, он позвонил специалистам, выяснил, что звонок был с телефона Первого Секретаря Московского обкома партии. Тут же перезвонил и стал всячески извиняться, ссылаясь на трудный день, трудное детство и так далее…

История закончилась тем, что на следующий день, побывав по просьбе Михаила Петровича в том дворе, я доложил, что котлован засыпан и утрамбован…

Казалось бы, какое дело старому больному генералу до чьих-то бед, но Михаил Петрович до самой смерти кому-нибудь помогал, за кого-то хлопотал, ходатайствовал. Он был истинным офицером, и об этом ещё одна небольшая история…

Пошли мы с ним на какую-то официальную встречу. Идём, разговариваем о том-сём. Неожиданно Михаил Петрович остановился как вкопанный и удивлённо на кого-то уставился, не мигая. Повернулся и я. Стоит порядочная очередь к бочке с пивом. И в середине очереди, куда уставился Михаил Петрович, я увидел подполковника, который как ни в чём не бывало стоял с бидончиком в руках.

Подходит к нему Михаил Петрович и тихо так, чтобы слышал только он, говорит:

— Товарищ подполковник, как вам не стыдно позорить форму советского офицера?

— Послушайте, папаша, идите своей дорогой! — довольно громко отмахнулся тот.