Нетрудно догадаться, что это имя он получил благодаря Михаилу Петровичу. Ещё задолго до его рождения он настаивал на том, чтобы назвать его в честь Ленина, у меня была другая идея, у Татьяны — третья. И, чтобы никому не было обидно, решили довериться судьбе. Каждый из нас написал своё имя на бумажке, бросили их в шапку, а тащить предложили Михаилу Петровичу. И что же? Генерал вытащил то, что и хотел, — Володя. Вы можете представить, как все изумились, когда мальчик родился именно в день рождения Ленина! В этом было что-то сверхъестественное…
О Михаиле Петровиче Ерёмине я могу говорить бесконечно, и в книге «Отец Бешеного» о нём написано гораздо больше. Для тех, кто не читал этой книги, расскажу пару историй, вполне претендующих на рубрику «Нарочно не придумаешь» и очень точно характеризующих его.
У Михаила Петровича было весьма слабое зрение, и он никогда не уходил один дальше нашего двора. Однажды я сопровождал его к Первому Секретарю Московского обкома партии Василию Конотопу, с которым он был коротко знаком.
Проходим мы через какой-то двор, а там старый котлован, который, судя по всему, давно должен быть засыпан. Приходим мы к Конотопу, а того срочно вызвали в Кремль. Помощник, отлично зная о хорошем отношении шефа к Михаилу Петровичу, пропустил нас в его кабинет. Михаил Петрович полистал справочник абонентов «кремлёвской вертушки» — так назывались телефоны спецсвязи сотрудников Кремля, — отыскал того, в чьём ведомстве находилась территория со злополучным котлованом.
Набрал его номер и бодро говорит:
— Иван Сидорович, здравствуйте!
— Здравствуйте, — неуверенно отзывается тот, — чем могу быть полезен?
— Объясните, пожалуйста, почему вы так плохо следите за вверенной вам территорией? По адресу… — называет адрес злополучного котлована, — не зарыт котлован, а люди ходят, ноги ломают… Нехорошо это!
— Откуда вы звоните? — спрашивает чиновник, вместо того чтобы объясниться.
И Михаила Петровича это настолько разозлило, что он не сдержался.
— Из телефонной будки! — зло выпалил Ерёмин и положил трубку.
Не успел он передать мне слова своего собеседника, как «кремлёвская вертушка» зазвенела.
— Слушаю! — поднял трубку Михаил Петрович, почему-то он был уверен, что звонил тот чиновник.
И оказался прав. По всей вероятности, до чиновника дошло, что по «кремлёвской вертушке» вряд ли можно звонить из телефонной будки. Всерьёз испугавшись недовольно-грозного тона невидимого собеседника, он позвонил специалистам, выяснил, что звонок был с телефона Первого Секретаря Московского обкома партии. Тут же перезвонил и стал всячески извиняться, ссылаясь на трудный день, трудное детство и так далее…
История закончилась тем, что на следующий день, побывав по просьбе Михаила Петровича в том дворе, я доложил, что котлован засыпан и утрамбован…
Казалось бы, какое дело старому больному генералу до чьих-то бед, но Михаил Петрович до самой смерти кому-нибудь помогал, за кого-то хлопотал, ходатайствовал. Он был истинным офицером, и об этом ещё одна небольшая история…
Пошли мы с ним на какую-то официальную встречу. Идём, разговариваем о том-сём. Неожиданно Михаил Петрович остановился как вкопанный и удивлённо на кого-то уставился, не мигая. Повернулся и я. Стоит порядочная очередь к бочке с пивом. И в середине очереди, куда уставился Михаил Петрович, я увидел подполковника, который как ни в чём не бывало стоял с бидончиком в руках.
Подходит к нему Михаил Петрович и тихо так, чтобы слышал только он, говорит:
— Товарищ подполковник, как вам не стыдно позорить форму советского офицера?
— Послушайте, папаша, идите своей дорогой! — довольно громко отмахнулся тот.