Лапы вцепились крепче, начиная причинять боль. Неприятное жгучее чувство пронзило от предплечий до самой поясницы, подобно раскалённым шипам, вонзившимся под кожу. Сердце моментально застучало чаще, хотя я старалась сохранять спокойствие. А повторная моя попытка обрести свободу закончилась тем, что я не только вляпалась в алкогольно-мучную жижу, наступив на осколки, но и Матео окончательно охамел.
– Бред, или нет, но наши денежки ты отдашь, раз уж кроме тебя, больше некому, – процедил сквозь зубы, схватив меня за подбородок, угрожающе нависнув надо мной. – Например, отработаешь всё до последнего песо на Сент-Китс. Такую сладкую конфетку, как ты, любой бордель охотно купит. Увидишь, мы ещё аукцион на тебя сперва устроим. Распечатать во все дырки единственную наследницу старика Сальваторе кто угодно захочет…
Пусть кроме меня у Сальваторе Вега других детей и не было в самом деле, никакой конфеткой, и уж тем более сладкой, меня точно не назвать. С моим-то вздорным характером. Да и “кто угодно” – тоже прозвучало весьма сомнительно. Большинство особей противоположного пола меня по диагонали обходило ещё с тех времён, как мне исполнилось двенадцать. Хотя напомнить ни о чём таком я не успела, как бы того ни хотелось. Да и вообще обо всём предыдущем позабыла. Всего с трёх чужих прозвучавших слов.
– Как и тебя. В твои, – раздался неподалёку чей-то баритон, наполненный мрачностью и обещанием боли.
Незнакомый. Не слышала его никогда. Если бы услышала, непременно запомнила. Такой – захочешь, не забудешь. Вкрадчивые, вибрирующие нотки мигом забрались под кожу, а жара вокруг моментально превратилась в настоящее пекло. Прежде безучастная ко всему моя вторая сущность и та заинтересовалась происходящим.
А он…
Чужак.
Огненной масти.
Как и я сама.
И воистину великолепен.
Широкий разворот плеч, перевитые жгутами мышц крепкие руки и мощная шея, обтянутый самой обычной футболкой торс, – от него исходила до того тяжёлая аура, источающая непоколебимую силу, что я невольно зависла на этом аспекте. И настолько, что едва нашла в себе возможность посмотреть выше. А стоило взглянуть, как преступно правильные черты лица, смягчённые едва заметной щетиной, навсегда отпечатались в подсознании на уровне какого-нибудь позорного клейма. Такого реально не забудешь, даже если случится тотальная амнезия. Оборотень был не только прекрасно физически сложён и силён, но и выглядел, как… какой-то долбанный недосягаемый идеал. Слишком нереальный, чтобы быть действительностью. Но он был. Здесь. И сейчас.
Стоял неподалёку от нас и перекатывал в руках три подобранных с земли яблока. Весь в чёрном, отчего огненные волосы выделялись особенно ярко на солнце. Мрачный. Хмурый. С подсвеченным синим пламенем второй сущности взором. На красивом лице застыло выражение брезгливости к моим обидчикам.
Впрочем, те недалеко от него ушли. Лицо Матео моментально перекосило, стоило ему увидеть того, кто помешал. Позабыл о моём существовании в два счёта, развернувшись в сторону внезапно вмешавшегося.
– Хотя о чём это я? Наверняка, твою задницу с ротиком и без того давно распечатали. Твой же папаша, – издевательски протянул незнакомец.
Вот тут не только Матео. Все остальные тоже разом подобрались. Как существенный плюс во всём этом – меня отпустили.
– А ну-ка повтори, – взбесился младший Ньето. – Что ты там только что сказал? – дёрнулся ему навстречу.
Как и моя Далия – этот тоже по-жизни всегда отличался повышенной вспыльчивостью, ему и особого повода не надо. А тут:
– Оу, я что, задел тебя за живое? – деланно удивился чужак. – Прости, пожалуйста, я не хотел. Надеюсь, твой папочка очень старался быть аккуратным в такие моменты?
Если начинать сравнивать раздавленные по асфальту томаты, едва ли они оказались бы в этот момент настолько спелыми и красными, каким стало побагровевшее лицо Матео. И если секунду назад стоящий по правую сторону от меня из его числа прихвостень ещё и пытался притормозить намечающиеся разборки, ненавязчиво и с явным намёком похлопав Матео по плечу, то теперь…
Мне ничего не оставалось, как малодушно накрыть лицо ладонью, тяжело вздохнув, уставившись себе под ноги, с сожалением вспомнив о своих испорченных сандалиях.