Мы под запретом

— Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой, — шепчу я, касаясь губами ее лба. — Прости, что поступил вот так самонадеянно, но…

Маленькая теплая ладошка ложится на мои губы, прерывая покаянную речь. И я, затаив дыхание, жду малышкиного вердикта, подобно тому, как приговоренный к казни ждет чуда в день амнистии. Ее губ касается теплая, еле уловимая улыбка, и в глазах мерцают искры легкого бунтарства.

— Нас не одобрят, — с грустью вздыхает она.

А я, перехватив ее руку, целую каждый пальчик. Прижимаю раскрытую ладонь к своей груди, туда, где бьется мое сердце, и, глядя ей прямо в глаза, безапелляционно заявляю, вселяя в нее уверенность:

— А не все ли равно, Белка, кто и что о нас подумает, кто одобрит или не одобрит наш союз? Да, родители — это святое, и их мнение важно. — Не даю ей возразить, когда вижу, как она, чуть вздрогнув, хмурит брови и напрягается в моих руках. — Но, — продолжаю я, притягивая ее к себе, и окутывая аурой защищенности, неспешно глажу по спине раскрытой ладонью, стараясь успокоить и вселить в нее чуть больше уверенности, — это наши жизни, и нам проживать их самостоятельно, а не по чьей-то указке.

Замолкаю, давая ей время осмыслить то, что я сказал: ведь это не просто слова утешения. Я и впрямь давно придерживаюсь данной позиции, но малышка — мамина девочка, она привыкла поступать с оглядкой на мнение мамы, она не бунтарка и не эгоистка. Ей всегда крайне важно одобрение родных.

— Хочешь, мы никому не скажем? — Отстранившись, придерживаю Киру за плечи и вглядываюсь в её растерянное лицо. — Это будет наш маленький секрет, — заговорщически улыбаюсь я, — да и на родине американский «штамп в паспорте» недействителен. — Тут я вру, потому что уже договорился обо всем и даже о том, что по возвращении нам в посольстве оформят российскую регистрацию, но ей этого знать пока не стоит.

— А давай… — Робкая улыбка скользит по её губам, и в голосе звучит надежда, а тело чуть расслабляется, и моя любимая девочка, обнимая маленькими ладошками мои щеки, привстает на носочки, тянется ко мне, как одуванчик к солнышку, и скромно касается моих губ своими.

Дыхание замирает, а грудь наполняется неописуемым чувством радости. Приложив неимоверные усилия, я все-таки размыкаю наши объятия. Мучительно медленно разворачиваю Белку на сто восемьдесят градусом и аккуратно подталкиваю в сторону мило улыбающейся и терпеливо ожидающей нас девушке.

— Смелей, малыш, — шепчу на ушко все еще не решительной Белке, — и ни в чем себе не отказывай.

Шаг, другой — и девочки теряются в водовороте модных нарядов, а я возвращаюсь в объятия гостеприимного дивана. На столике меня уже ожидает чашка ароматного зеленого чая и блюдце с различными кондитерскими изделиями. Присаживаюсь, беру в руки чашку и, сделав глоток, откидываюсь на спинку дивана, предаваясь просмотру завораживающего зрелища.

Испытываю вдохновенное упоение, наблюдая за тем, с каким затаенным восторгом Белка ходит от манекена к манекену, перебирает вешалки на стойках и, словно маленький ребенок в лавке мороженщика, хочет всего и сразу, но все же останавливает взгляд на одном — на том, что понравилось ей еще при входе в салон.

Окидываю ее пристальным взглядом, стоит только малышке выйти из примерочной, и одобрительно киваю, соглашаясь полностью с ее выбором. Короткое коктейльное платье насыщенного изумрудного цвета из струящегося атласа, наглухо зашторенное спереди и неимоверно сексуально декольтированное сзади, сводит меня с ума, вызывая стойкое желание не выпускать в нем Белку дальше порога нашего номера, но в то же время во мне вспыхивает желание видеть ее сияющие глаза и горделивую походку, с которой она будет передвигаться по залам казино, держа меня под руку. А я буду млеть оттого, что это моя девочка, только моя и ничья больше.

— Сумочку, туфли? — уточняет девушка-консультант, переводя взгляд с Киры на меня и обратно.

Моя малышка смущенно пожимает плечиками, а я, улыбаясь, даю отмашку брать все, что необходимо, и, поймав ее тихое «спасибо», вновь кайфую от всего происходящего.

Белка скрывается в примерочной, чтобы через пять минут вернуться и вновь застыть в нерешительности перед стойками в соседнем зале с облачно-белыми нарядами.

— Милая. — негромко окликаю ее, ожидая, когда она повернется и поймает мой уверенный взгляд. — Ты в любом из них, будешь выглядеть великолепно! — подбадриваю ее.

Она кивает, делает уверенный шаг к зефирному великолепию и тонет в ворохе из атласа, кружева, фатина и тафты. Примеряет платье одно за другим, вертится в них перед большим зеркалом. Перебрав с десяток различных фасонов, с неимоверным трудом останавливает свой выбор на лаконичном, немного строгом и в то же время немного озорном платье в стиле шестидесятых. Плотный облегающий лиф с широкими лямками, короткая пышная юбка-«колокол», лента-пояс, вышитая бисером, подчеркивающая тонкую талию, и V-образное декольте на спине, украшенное двумя игривыми бантиками.

— Саш! — восклицает, спохватившись Белка. — Это же плохая примета, — произносит она дрожащим голосом.

— Перестань. — Я поднимаюсь и подхожу к ней; видимо, только в моих объятиях все страхи и сомнения испаряются из ее немного взбалмошной головки. — Я не верю во всю эту чушь.