Королеву снедало болезненное нервное возбуждение; подобное чувствует человек, ожидающий взрыва, когда запал уже подожжен. Екатерине даже было трудно дышать…
И вдруг раздался первый удар — глубокий и низкий. Бронза колокола ревела и гудела. Герцог Анжуйский судорожно вырвал руку из пальцев матери и попятился… Он пятился до тех пор, пока не наткнулся на кресло и не рухнул в изнеможении, заткнув уши.
Екатерина же, словно подхваченная невидимой силой, резко распрямилась, издав мрачный вздох. Она выбежала на балкон и склонилась над улицей, вцепившись пальцами в мраморные перила, будто грозный черный ангел смерти.
А колокол, огромный набатный колокол Сен-Жермен-Л"Озеруа стонал, рыдал, выл, рычал, издавая звуки, похожие на вопли безумца… Эти странные, жуткие стенания прорезали мрак…
По соседству с собором Сен-Жермен-Л"Озеруа ударил еще один колокол, затем еще и еще… И вот уже все колокола Парижа били в набат, обрушивая на столицу чудовищный шквал бешеного рева!
Внизу, на улицах замелькали тени: люди бежали, толкались, кричали, посылали проклятия. Молниями сверкали обнаженные клинки. Факелы, сотни факелов, тысячи факелов залили светом город. Красным сиянием озарился Париж, словно запылали огни преисподней, принесенные из царства мертвых в царство живых…
А за спиной Екатерины, в Лувре, грохнул пистолетный выстрел, потом второй, третий… Началось избиение гугенотов — великое человеческое жертвоприношение…
Да, с первым же ударом колокола Париж взорвался. Увидев, как вспыхнули факелы и заметались тени, герцог де Гиз воскликнул:
— Наконец-то! Наконец-то!
Во всех храмах священники, монахи, епископы, все верные дети католической церкви радостно провозгласили:
— Слава Богу! Началось!
Гиз подал знак своим людям, и всадники понеслись к дому Колиньи.
Крюсе, Пезу, Кервье, Таванн, Омаль, Монпасье, Невер, насильники и убийцы во всех уголках Парижа взялись за дело.
Данвиль, подняв шпагу, крикнул:
— К Монморанси! Вперед! Зверь в ловушке!
Радость и злоба смешались в этом вопле Анри де Монморанси.
Глава 34
КОРОЛЬ СМЕЕТСЯ
Карл IX был у себя в опочивальне. Он не раздевался. Король сидел в глубоком кресле и казался еще более маленьким, болезненным и тщедушным, чем всегда. У его ног тревожным сном спали две его любимые борзые, Несс и Эвриал.
При первом ударе колокола король затрепетал. А набат Сен-Жермен-Л"Озруа ревел и рычал, словно дикий зверь, мечущийся в запертой клетке. Борзые вскочили и завыли от страха и злобы. Карл окликнул псов; те тут же запрыгнули на кресло и приникли к хозяину. Король прижал к себе изящные, длинные морды, крепко обняв псов: ему так хотелось почувствовать что-то живое и дружеское.