— Да!.. С Пардальяном.
— Он погиб!
Фауста не изменилась в лице, ничем не выдала своего волнения.
— Этот человек заслужил смерть, — коротко заметила она.
Гиз уже переступил порог дома и окликнул своих людей, велев подвести коня поближе к дверям. А Фауста небрежным тоном добавила:
— Господин де Пардальян, не говоря уже о прочих его деяниях, заслужил смерть еще и потому, что сегодня он на моих глазах убил ударом кинжала в грудь невинное создание, некую молоденькую бедную девицу по имени Виолетта.
И, нежно улыбнувшись, Фауста захлопнула дверь. Гиз оказался на улице, а хозяйка — в доме. Но если бы они могли видеть друг друга в эту минуту, когда оба перестали притворяться, то, может, даже их не знающие жалости сердца дрогнули бы.
— Умер, Пардальян умер!
— Виолетты больше нет!
И того, и другую объяла безутешная скорбь. Фауста, поникнув головой, словно весть об этой смерти — весть, которую она так давно ждала! — клонила ее к земле, пошатываясь, вернулась к себе в спальню. А потрясенный Гиз, будто сраженный невидимой молнией, остался стоять на пороге.
— Монсеньор, — окликнул герцога кто-то из слуг.
Генрих Меченый пришел в себя и медленно обвел глазами свою свиту. Потом, не произнеся ни слова, он вскочил в седло и галопом помчался к своему дворцу. Приближенные едва успевали за господином.
Вернувшись в свои покои, Гиз приказал позвать Менвиля.
— Нашли тело Пардальяна? — спросил герцог.
— Нет, монсеньор, искали долго, но…
— Тем хуже! — мрачно заключил Гиз.
Он заперся у себя в кабинете, заявив, что будет работать. Когда его камердинер утром зашел к нему, он увидел, что герцог так и не ложился. Слуга отметил, что монсеньор очень бледен, а глаза у него покраснели.
Глава XXI
ПИСЬМО
Всю ночь герцог просидел за столом, охватив руками голову. Услышав шаги камердинера, он очнулся от долгого оцепенения и с удивлением обнаружил, что давно рассвело. Он встал и тихо произнес, словно разговаривая с невидимым призраком, что всю ночь стоял рядом с ним: