— Ах, это вы! Благодетельница наша! — воскликнула крестьянка.
Фауста сама взяла табурет и присела рядом с крестьянкой.
— Так как дела, матушка? — весело спросила принцесса. — Смотрю, вы уже с утра пораньше за работой?
— А, милая дама, — сказала крестьянка. — Я стара, скоро Господь призовет меня…
— И что же? — спросила Фауста.
— А холст-то дорог… вот и приходится все делать самой…
— Что делать?
— Пряду себе саван, надо же в последний путь отправиться как положено, — просто сказала крестьянка.
Фауста была потрясена, а старуха даже не поняла, чему так удивилась ее гостья.
— Вам спасибо, благодетельница наша, — продолжала крестьянка, — вы мне тогда дали несколько золотых, я смогла купить хорошего льна, да еще хватило денег, чтобы мессу заказать на помин души. А из остатков льна сделаю пеленки, моей дочке скоро рожать…
Для старой крестьянки рождение и смерть были взаимосвязаны: из остатков савана она собиралась кроить пеленки.
— Я заплачу еще, — сказала Фауста. — Обеспечу и вам спокойную старость, и вашему внуку безбедное житье…
— Да благословит вас Пресвятая Дева!
— Аминь! — заключила Фауста. — Но скажите, матушка, вы сделали то, о чем я вас просила?
— Конечно, благодетельница. Как вы нам и велели, мой сын от цыганки не отходит ни на шаг… следит за ней, конечно, незаметно…
— Она пыталась куда-нибудь убежать?
— Нет, все бродит вокруг святой обители, но в монастырь — ни ногой… Есть захочет — приходит к нам. Является обычно ночью. Мы для нее и постель на сеновале устроили… Сами понимаете, нам, христианам, не пристало якшаться с еретичкой, так что в дом мы ее не допускаем.
И старуха суеверно перекрестилась.
— Не волнуйтесь, матушка, — ответила Фауста. — Вот, держите за ваши труды.
— Спасибо, благодетельница! — воскликнула крестьянка, жадно схватив несколько золотых экю, что протянула ей гостья.