Жизель пристыженно опустила голову. Было видно, что, несмотря на свою любовь к отцу, девушка не могла не принять такого союза.
А Пардальян спокойно продолжал:
— Ты, верно, слышала о жестокостях Лиги?
— Увы, слышала, сударь, — вздохнула Жизель. — А еще я слышала, что все это случилось потому, что мы были настолько… настолько безумны, что призвали во Францию испанцев, наших злейших врагов.
— Все верно, — согласился шевалье. — Так вот. Мало кто знает, что Лига эта — дело рук принцессы Фаусты. Страшная гражданская война, столько лет бушевавшая в королевстве, все эти смерти, бедствия, нищета — все это обрушилось на Францию потому, что Фауста вбила себе в голову: герцог Гиз займет место Генриха III на французском престоле… который, само собой, она разделит с новым королем. А теперь герцогиня де Соррьентес мечтает добиться для герцога Ангулемского того, что принцессе Фаусте не удалось сделать для Гиза.
— В случае успеха она взойдет на трон вместе с Карлом! — невольно вырвалось у герцогини.
— Этого я не говорил, — холодно возразил Пардальян.
— Но вы так думаете, — прошептала Виолетта. — Вы не умеете лгать, Друг мой. Освободившись из Бастилии, Карл стал относиться ко мне так, что я уже почувствовала: он может меня бросить…
Пардальян взглянул на Жизель. Бледная и страшно взволнованная, девушка широко раскрытыми глазами смотрела на герцогиню. Слова матери потрясли Жизель больше, чем все речи шевалье. Юная красавица кротко запротестовала:
— Ах, матушка, как ты можешь говорить такое! Подумай только, ты же оскорбляешь монсеньора Ангулемского! Нет, он не способен на подобную низость! Я уверена, что мой отец боготворит тебя так же, как в самом начале вашей любви! Я не сомневаюсь, что никогда, ни при каких обстоятельствах не покинет он свою избранницу, свою обожаемую супругу.
Жизель настолько забылась, что, отчаянно защищая отца, стала говорить герцогине «ты». Однако откровенность любимой матушки все же сильно подорвала трогательную веру девушки в отца. В голосе Жизели не чувствовалось уже прежней убежденности.
Мать улыбнулась вымученной улыбкой и ответила:
— Твой отец все еще любит меня… во всяком случае, мне хотелось бы в это верить… О, эта вера мне просто необходима! Но ты не знаешь, моя девочка, ты просто не можешь знать, как гибельна для ума и души мужчины страшная болезнь, которая называется жаждой власти. Твой отец мечтает взойти на престол. Карл любит меня. Но блеск короны ослепляет его, и, чтобы стать монархом, он, не задумываясь, растопчет и свое, и мое сердце.
Жизель в ужасе замахала руками, но мать твердо продолжала:
— Да, да, он разобьет мое сердце, а потому не пожалеет и своего! Ты же слышала: он все уже решил! Я поняла это, когда он вышел из Бастилии. Я сразу почувствовала, что его отношение ко мне изменилось. Я терялась в догадках. Теперь, зная, что он заключил союз с мадам Фаустой — а это твой отец от меня тщательно скрывал, — я наконец все поняла! Союз этот означает, что она разделит с герцогом трон. А как этого можно добиться? Сочетавшись браком с королем, разумеется! Да, теперь мне все ясно: герцог Ангулемский сразу же согласился с условием этой позорной сделки!.. Не веришь? Так спроси у господина Пардальяна. Он знает гораздо больше, чем тебе сказал. Я разрешаю ему говорить, ничего не смягчая, ибо для меня в этой истории уже нет тайн.
Шевалье тут же подтвердил:
— Это правда: герцог принял условие сделки в первый же день.
— Вот видишь! — воскликнула Виолетта.
— Какой позор! — прошептала потрясенная Жизель.
Не давая ей времени опомниться и придумать очередное оправдание для горячо любимого отца, Пардальян поставил вопрос ребром: