Клинки и карабины

Дитриху, лежащему на полу, и связанному порукам и ногам, было не видно, что тот делает. Что-то звякнуло. Потом раздался хруст, как от ломающейся ампулы. В спёртом воздухе помещения разнёсся резкий медицинский запах.

Через штанину Дитриха что-то укололо. Через минуту в висках резко застучало, и он с ужасом понял, что «эсэсовец» начинает двоиться, и его голосу, который колоколом раздавался в голове Нольке, нет никакой возможности сопротивляться. Дитрих услышал вопрос, почувствовал, как шевельнулись его собственные, разом пересохшие губы и язык, и он начал говорить…

Внедрённый советский агент, только что свернувший шею бывшему старшему технику полка «Бранденбург», бежал по одному из коридоров. Нужно было добраться до канализационного коллектора, находившегося впереди. Нужно было успеть… Экономично вдыхая и выдыхая, он стремился вперёд, понимая, что не сможет справиться с теми, кто его преследовал.

Далеко позади, высекая бетонную крошку с полов, вслед ему неслись массивные, с красными огоньками глаз, смазанные тени в длинных плащах, с громоздкими, крупнокалиберными автоматами в руках. Специальные дыхательные маски на лицах, с гофрированными хоботами шлангов, тянувшимися откуда-то из-за плеч, не выпускали наружу ни звука. Лишь изредка приоткрывался резиновый клапан, выпуская наружу свистящий клубок зеленоватого газа.

– Ну что, какая готовность? – Полковник Хорунжин торопливо влетел в кабинет главного конструктора. Обычная невозмутимость была отброшена им в сторону.

– Стопроцентная, товарищ полковник. – Конструктор неторопливо откусил бутерброд с сырокопчёной колбасой, наслаждаясь забытым вкусом, что так не хватало в лагере. Он мог себе позволить такое поведение в присутствии этого чекиста, ведь готовность действительно была стопроцентной.

– Головой отвечаете, товарищ главный конструктор, помните? – Хорунжин присел в продавленное кресло, обтянутое беспечным цветастым сатином. – САМ будет на запуске, понимаете?

– Понимаю… – Конструктор отхлебнул чая, настоящего цейлонского, с тем ароматом, что будет непонятен тем, кто у кого он есть постоянно. Зажмурился, наслаждаясь его сладостью. Боже ты мой, Боже ты мой, как же оно до сих пор ощущается… просто вкус жизни, с каждым глотком вот этого чаю, со свежим хлебом, чью корку вновь поставленные коронки спокойно разгрызают и когда не боишься каждый день. И ведь всего семь месяцев (нет-нет, ЦЕЛЫХ семь месяцев) прошло с того момента, когда он, отупевший, свернувшийся в клубок на диване вагона СВ поезда «Иркутск-Москва», не верил в происходящее.

В то, что больше не будет побудки и подъёма. Не будет пронизывающего насквозь ледяного ветра на лесоповале. В то, что он не услышит разрывающий лёгкие кашель соседа по нарам. Не придётся курить на троих окурок, брошенный конвоиром, подобранный и наколотый на щепочку. Есть то, что он постеснялся бы дать свиньям у брата в деревне.

Всё позади, а за прошедшие семь месяцев он сделал то, что до него удалось в СССР только одному человеку. Он, главный конструктор, смог восстановить его записи, повторить и улучшить всё, достигнутое в двадцатые гением никому сейчас неизвестного инженера. И всё это, всего лишь в какие-то двести десять дней.

Результат работы сейчас высился в степи в пределах видимости. Остроносая и пузатая ракета, гордо стояла на направляющих, устремляясь вверх. Даже отсюда были видны громадные серп и молот, нанесённые на её борт.

Конструктор не боялся, что она упадёт на территории сопредельных и недружественных государств. Расчёты доказывали – она пройдёт через тысячи километров и достигнет цели. Он был уверен в успехе. И ему было наплевать на ожидаемого к пуску Таранкана, отправившего сотни таких, как он, инженеров, в ГУЛАГ. Ракета полетит, он знал это.

– А состояние тех, кто полетит? – Хорунжин перебил его довольные мысли.

– Вроде бы неплохо. Я же за это не отвечаю, товарищ полковник. Сами у меня забрали полномочия за отслеживанием их состояния. Забыли разве?

– Ну да… – Смутить Хорунжина этим явно не удалось. – А проявить инициативу? Если что не так, то смотрите мне, товарищ главный конструктор. Наплачетесь тогда у меня.

– Как скажете. Может быть, тогда пройдём в их корпус и посмотрим?

Пройдя до лифта, и предъявив двум строгим парням в синих галифе и красных погонах пропуска, они поехали вниз. Спустившись до уровня шестого бункерного этажа, лифт остановился.

Отъехавшая в сторону решётка открыла стальную дверь с глазком. Их внимательно изучили через танковый триплекс, после чего – естественно пропустили.

Длинный коридор с белым кафелем на полу и полированными мраморными досками стенах. Двери по его боковинам, установленные в шахматном порядке. Мягкий свет матовых светильников. Прохладный воздух, прогоняемый системой вентиляции. Охранники в «фельдграу» и с автоматами «Манлихер-штюрмер». Красные флаги с чёрной свастикой и орлом. В угловой нише – портрет Гитлера в полный рост.

Этот блок, также, как и ещё несколько других, полностью копировал извлеченное разведчиками ещё в годы войны. Всё, что касалось базы «Вальхалла-зеро» на Луне.