– Зацепила разве?
– Нет, я и говорю, красавец. Молодежь в восхищении, я в восхищении, все в восхищении.
– М-да… – Тело начало ныть. Молчун Рикер уже упаковал мою недавнюю попутчицу, если судить по запаху химии от него самого и мешка, в дохлопереноску. Затем запахло еще ядренее, зашипел реагент, разливаемый нашим хмурым и неразговорчивым уборщиком. Следом, войдя в контакт с лютейшим раствором, шибануло совершенно немыслимой вонью от аннигилирующих кусков зараженной мертвой плоти. Все верно, следы мы пока заметаем. По возможности, конечно.
– Семеныч?
– Да, Вадик?
– У нас получится?
Семеныч помолчал, покопался в карманах куртки. Карманов много, Семеныч у нас предпочитает рядиться в «милитари».
– В правом верхнем внутреннем.
– Хех… хм… – Бензином тянуло намного сильнее, чем самой едкой из химий Рикера. Зажигалка щелкнула, дохнуло сгоревшими парами. Семеныч предпочитал табачок россыпью, мудрил красиво завернутые козьи ножки. Сладковато пахнул, сухо затлев, швейцарский «Drum». – Рентген у тебя там, ну-ну. Неужто так настропалился носом вертеть?
– Куда деваться с такой работой?
– И не говори. Служба наша и опасна, как гритца, и противна.
– Семеныч?
– Чей-то, милок?
– Не заговаривай зубы. Получится? Вы заметили его?
Семеныч дымил, снова замолчав.
– Семеныч?
– Получится. О, смотри-ка, милиционер вон нарисовался, явил себя, тык-скыть.
– Полицейский.
– Да какая разница то? Давай, вставай. Помогу до метро добраться, заодно и расскажу кое-чего. Придешь, выспись. Вечером должен быть отдохнувшим.
Вот так. Если вечером надо превратиться в свежачок, то… Они его нашли. Ту гниду, что превращает людей в тварей, в ходячих мертвецов-каннибалов, в нежить в ее самом мерзком проявлении. Нашли тебя, голубчик.