— Ах ты, дрянь! — сказал тогда кондитер. — Таких, как ты, мерзавцев убивать надо. Чего ты жену у меня отбиваешь? Я тебя без дуэли, как собаку, застрелю.
Снял со стены ружье, взвел курок и снова говорит:
— Хочешь, прохвост ты такой, застрелю тебя сейчас!
Положив ногу на ногу, Петя затянулся папиросой, загадал себе в уме, помолчал и ответил:
— Застрели.
— Не застрелю, думаешь, мерзавец ты такой?! — и потихоньку подносит ружье к плечу.
— Побоишься, где тебе…
— Побоюсь?
— Знамо, побоишься. Больно, брат, у тебя кишка тонка.
Грянуло тут, брызнуло огнем и оглушило, так что Петя не мог даже сразу понять, убило его или нет. Пришел немного в себя, а кондитер, белый, как полотно, стоит перед ним и шевелит синими губами:
— Мимо, — сказал Петя, увидев вершках в трех выше головы черную дыру.
— Прости меня, Петр Никанорыч, — чуть ворочая языком, говорил кондитер. — Сам не знаю, как вышло. Очень уж ты мне сердце разбередил.
— Ну, полно, голова, — ответил Петя. — Чего уж тут? И убил бы, так не велика беда… А я, брат, с ней только попрощаться хотел, — прибавил он, помолчав, встал и сейчас же ушел.
Прошел на бульвар, сел на лавочку на обрыве и тут только увидел, что дрожит с ног до головы, как осиновый лист. Долго сидел, смотрел на реку, на раскидистые дубы на той стороне, на красный серп луны, который, качнувшись, выходил из-за леса, и чувствовал, как, вместе с дрожью, точно сплывает у него что-то с души, и как становится ему легко и хорошо. Образ Анночки ушел вдруг вдаль и не жег уже, как раньше, а ласково грел, как сладкое воспоминание, точно она давно умерла.
Походил радостно по бульвару, повернул домой и, когда мамаша отперла ему дверь, сказал ей:
— А я, мамаша, теперь, должно быть, совсем оздоровел.
— Давно, голубчик, пора, — ответила мамаша и начала, было, говорить, но Петя, не дослушав ее, ушел в лавку и, увидев в обед проходившего мимо кондитера, вышел к нему и серьезно сказал:
— Вот что, Дмитрий Николаич. То, что было, то прошло, и теперь у меня нет против тебя ничего. А про старое давай забудем совсем.
ebooksa