Не отвечая, быстро шагнул к старому машинисту, сидевшему за столом с немудрёной закуской сбоку от меня.
– Узнал? – я что есть силы всматривался в его наливающееся мертвенной бледностью лицо. – Вспомнил, старичок?
– Да… Жив, значит… – с ненавистью зашипел он. – А мы всё думали, кто нам красного петуха подпустил… На старооскольских грешили… Еле паровоз спасли из-за тебя, урода…
– Понятно. Прощай.
Неожиданно разом загомонили старички:
– Слышь, парень, ты чего удумал?! Мы сейчас помощь крикнем!
Не знаю, хотел ли Василий Васильевич Штанько что-то сообщить миру напоследок. И не узнаю никогда, потому что пока он открывал рот, чтобы высказать последнее «Фи!», я всадил ему нож по рукоятку в грудь. Поначалу никто из присутствующих ничего не понял – всех отвлекло ружьё, зажатое в левой руке, и лишь когда теперь уже покойный машинист засучил руками по столу, сметая всё с него, замешательство прошло. Старички грозно открыли рты, но я их опередил, отпрыгнув назад и наведя на них оружие.
– Отцы! Я вас ни пугать, ни запугивать не буду. Вы и так видели столько, что вас не пронять ничем. – речь получалась немного пафосной, но зато от чистого сердца. – Убивать вас я не собираюсь – вы мне ничего не сделали, потому давайте разойдёмся миром. Можете закричать, прибежит охрана и меня обязательно кончат, но с собой я так или иначе заберу кого получится. На ваших руках будет эта кровь. Предлагаю так: я ухожу, а вы через десять минут объявляете. Можете даже сообщить, что убил этого, – я с омерзением ткнул рукой в лежащую на столе голову Васильевича, – Витя Кривой. Михалыч и его люди меня знают. Вот пусть они меня и ловят, если не испугаются.
Старички смотрели на меня с неприкрытой злобой в глазах, но молчали, ждали продолжения.
– Встаньте, пожалуйста, из-за стола и подойдите ко мне, держа руки на виду.
Только сейчас смог нормально осмотреться. Ба! Да тут полноценное жильё оборудовано! У стены несколько коек, шкафы, буржуйка в углу. Чистенько, убрано, носками не воняет.
Пенсионеры между тем приблизились, соблюдая все мои требования. Из кармана жилета я извлёк специально приобретённую заранее связку пластиковых хомутов, велел приятелям Васильевича стать на колени и споро стянул им за спиной сначала руки, а затем и ноги. Один из дедов недовольно прокряхтел:
– Ноги-то зачем? Мы вроде сбегать не планировали.
– Затем, что тут инструментов полно вокруг, мастерская как-никак, и руки освободить вы в два счёта сможете. А так у меня фора будет.
Вместо ответа на мои рассуждения он лишь хмыкнул. Неожиданно подал голос второй:
– Ты за людишек, что Васька возил в Харьков на торг, рассчитался?
– Да, и за них тоже.
– Говорил я ему, – грустно вздохнул старик, устраиваясь на полу поудобней. – Плохое это дело, работорговля… А он всё «Да я только машинист! Зла никому не делаю!» Врал ведь, и все вокруг знали, что врал. И мы знали. Вот и подох не своей смертью.
Отвечать на эту полуриторическую речь я не стал. Молча выдернул нож из груди покойного, обтёр об его одежду. Кляпы связанным вставлять не решился, чтобы ненароком не задохнулись. Люди покушали, выпили – велика вероятность захлебнуться рвотными массами, если что-то не так пойдёт. Да и докричаться до охраны ещё суметь надо.
На выходе, сам не знаю зачем, обратился к деповским: