Священная тайна Церкви. Введение в историю и проблематику имяславских споров
С этими словами Сосипатр бросился к Павлину на «ура», ухватил его за бороду, но борода слабо была приращена <…> Потом потащили его за дверь, а там в коридоре пошла награда… Били с приговоркою, кто за сапоги, кто за белье, кто за подрясничек. Протащили его взад и вперед с остановкой. Каждому брату хотелось положить клеймо за его «благодеяния», которые готовил он братии <…>
И получил о. Павлин очеса сини, браду малу и редку, ноги хромы.
<…> Дошла очередь до бывшего игумена Иеронима и его келейника Климента. У первого отобрали ключи, взяли под руки и с честию стали выводить из покоев. Климент хотел укрыться под игуменской ряской, но когда вышли в коридор, Климента вытащили из-под рясы и утешались над ним все, кто хотел, как над главным виновником всего дела. На прощание он получил синие очеса и боковые награды.
<…> Когда игумен о. Иероним пошел с лестницы, к нему подбежал о. Сосипатр, вскричал: «Стой, м…» и начал обыскивать. При нем ничего не оказалось <…> Когда о. Иероним вышел за Порту, то сделал три метанья (поклона) земных Божией Матери и поклонился до земли братии, которая взаимно дала такой же привет. Иерониму предлагали келью за скитом, келейника и все довольство, но он сказал: «Лучше пойду на все четыре стороны Божьего света…»
После проводов о. Иеронима был составлен летучий отряд, который, никем не напутствуемый, сам пошел на добычу, начиная от Петровской церкви. Во-первых, прикоснулись к дверям о. Амона. Двери были на замке и на три задвижки. Но они отворились сами собой. Амон, видя это, бросился в окно со второго этажа, где снаружи стояла и смотрела вся Карея (население греческого городка). Пошли дальше и прикоснулись к дверям о. Михаила. Келья оказалась порожняя: птичка вылетела… В келье о. Мартирия тоже пустота. Знать, они провидели погром. Оказалось, они ушли в больницу и там сидели под замком. Спаслись.
После этой катастрофы со многими старцами был бред: думали, что все еще продолжается… Кто чувствовал себя виноватым, те хоронились, кто под крышу, кто под лестницы. Некоторые залезли в Амосовские печки, куда кладется уголь[1130].
История с бывшим гусаром, с криком «ура» идущим в атаку на своего игумена, и с монахами, выбрасывающимися из окна, потрясла воображение многих как на Афоне, так и за его пределами. Впоследствии именно эта история будет использована в качестве главного аргумента для «силового решения» афонской проблемы. Булатович так до конца и не сумеет отмыться от выдвинутого против него обвинения в учинении «бунта с кровопролитием», хотя и будет доказывать, что это была простая «потасовка», в которой, к тому же, первый удар был нанесен не им, а игуменом Иеронимом[1131].
В результате насильственных действий имяславцев 18 монахов Андреевского скита во главе с игуменом Иеронимом оказалось за воротами обители; потом к ним примкнуло еще около тридцати иноков. По приказу губернатора Афона в скит явилась для усмирения бунта рота греческих солдат, которая заняла посты у всех ворот скита. Игумен Иероним направил докладную записку о беспорядках в скиту в российское посольство в Константинополе[1132]. Телеграмма о бунте «секты еретиков» была послана также в Синод: заслушав телеграмму, Синод посоветовал игумену Иерониму вернуться в скит[1133]. Действия Иеронима вызвали негодование имяславцев. Один из них, некий брат Лука, посылает из Хиландарского монастыря телеграмму следующего содержания: «Хулители Иисуса Христа изгнаны из Пантелеимоновского и Андреевского монастырей. Андреевский игумен Иероним смещен, и на его место поставлен престарелый подвижник архимандрит Давид. Изгнанные еретики снова интригуют, и им на Афоне усердно помогают все ненавистники русского монашества»[1134].
14 января состоялся всеобщий братский собор Андреевского скита, где было предложено избрать игумена из четырех кандидатов тайным голосованием, как того требовал Ватопедский монастырь. Братия отказалась от этой процедуры и отдала 307 подписей за о. Давида[1135]. 15 января Ватопед утвердил избрание и назначил поставление нового игумена Андреевского скита на 19 января[1136]. Однако 18 января Ватопед сообщает, что ввиду требований российского посольства в Константинополе поставление игумена откладывается на несколько дней. 20 января на Афон прибывает вице-консул российского посольства В. С. Щербина. 21 января он присутствует на соборе братии Пантелеимонова монастыря, а затем прибывает в Андреевский скит, где заявляет, что правительство требует восстановления о. Иеронима. По свидетельству о. Антония (Булатовича), Щербина угрожал русским афонским монахам: «Мы вас предадим на растерзание грекам»[1137].
23 января Щербина присутствует на очередном соборе братии Свято-Пантелеимонова монастыря. Согласно имяславским свидетельствам, на этом соборе игумен монастыря архимандрит Мисаил (который во время имяславских споров несколько раз менял позицию и то занимал сторону имяславцев, то переходил на сторону их противников) подписал составленное братией «Исповедание Имени Божия» и уничтожил «Акт о недостопоклоняемости имени „Иисус“» от 20 августа 1912 года. Как пишут имяславцы, «этот день монастырь праздновал, как Святую Пасху. Братия приветствовала друг друга возгласами: „Христос воскресе!“ Целовались друг с другом. Плакали от радости. Весь день не прекращался торжественный колокольный звон <…> Этот день справедливо был назван „торжеством Православия“»[1138]. Однако, по словам архимандрита Мисаила, «когда одна сторона торжествовала, другая, побежденная, вздыхала и проливала горькие слезы»[1139]. Как повествует архимандрит Мисаил в своем докладе об «афонской смуте», на этом соборе всем заправлял монах Ириней (Цуриков), который якобы угрожал игумену: «Иди скорее, подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобою заговорим». Архимандрит Мисаил не упоминает о том, что он подписал имяславское исповедание, и во всем винит монаха Иринея: «Какое он имел право созывать собор для уничтожения монастырского порядка? И какое он имел право вынуждать под угрозами бунта в братстве — читать новое исповедание 23 января, и кто и когда же поручил ему назначать соборных старцев? И на каком основании под его управлением в храме после бунта пели пасхальную службу?»[1140]
В начале февраля иеросхимонах Антоний (Булатович) покинул Афон и отправился в Россию с надеждой на объективное расследование афонских событий Святейшим Синодом. Игумен Иероним и его сторонники, узнав о намерении Булатовича ехать в Россию, старались воспрепятствовать его выезду с Афона с той же энергией, с какой ранее требовали его высылки. В Одессе, на подворье Афонского Пантелеимонова монастыря, Булатовича подвергли унизительному обыску: «искали каких-то процентных бумаг и капиталов, но ничего, конечно, не нашли»[1141]. По воспоминаниям (не во всем достоверным) тогдашнего настоятеля подворья иеромонаха Питирима (впоследствии катакомбного епископа Петра), Булатович был на подворье заперт в комнате, из которой, однако, сбежал на вокзал и сел на поезд, идущий в Санкт-Петербург. В Жлобине Булатович пересел на другой поезд и уехал в Москву для встречи с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, поддерживавшей имяславцев[1142]. Из Москвы он направился в Петербург. В Синоде Булатовича не приняли; напротив, к нему явился благочинный монастырей и потребовал немедленно покинуть столицу. Началась газетная травля Булатовича, не прекратившаяся до самой его смерти[1143]. На Афон ему никогда более не суждено было вернуться.
После отъезда Булатовича с Афона лидерство в стане имяславцев фактически переходит к монаху Иринею (Цурикову). Будучи певчим Пантелеимонова монастыря, именно он в начале января 1913 года возглавил оппозицию монахов против игумена монастыря архимандрита Мисаила, а с 23 января по 6 июля 1913 года фактически руководил действиями имяславцев Пантелеимонова монастыря[1144]. Основное ядро имяславской партии, состоявшее примерно из двадцати иноков (которых игумен Мисаил называл «революционным комитетом»), сплотилось вокруг Иринея[1145]. С апреля 1913 года к ним примкнул бывший синодальный миссионер игумен Арсений, по прибытии на Афон ставший на сторону имяславцев[1146].
«Блокада» имяславцев
Весной 1913 года имяславцы имели полный количественный перевес над своими противниками в трех русских обителях на Афоне — Свято-Пантелеимоновом монастыре, Андреевском скиту и Фиваидском скиту[1147]. Тем не менее в течение всей первой половины 1913 года афонские имяславцы находились под тройным обстрелом — со стороны российской церковной власти в лице Святейшего Синода, российского государства в лице его дипломатических представителей и греческой церковной власти в лице Афонского кинота[1148] и Константинопольского Патриарха.
С самого начала конфликта в Андреевском скиту афонский кинот стал на сторону игумена Иеронима. Уже на заседании кинота 18 января 1913 года говорилось о «ересиархе иеромонахе Антонии», принудившем отцов скита к принятию «нового догмата о Божестве Иисуса» (формулировка, свидетельствующая о том, что члены кинота ничего не знали о содержании «ереси» Антония Булатовича)[1149]. На заседании 19 января было зачитано письмо игумена Иеронима, просившего отложить поставление нового настоятеля архимандрита Давида до получения ответа от российского консула в Салониках Беляева; кинот постановляет «никоим образом не признавать избрание и поставление настоятелем еретика»[1150]. Обсуждение продолжается на заседаниях 21, 23, 25, 28 и 29 января, на которых члены кинота узнают подробности о «бунте» в Андреевском скиту (описывается, как ό ιερομόναχος ’Αντώνιος φωνάζων ούρά[1151] захватил власть и изгнал игумена Иеронима) и безоговорочно осуждают «новоявленное учение об имени второго лица Святой Троицы, противное догматическому учению нашей Восточной Православной Церкви»[1152]. Детали этого учения членам кинота по-прежнему неизвестны (отцы кинота, по-видимому, думают, что речь идет о какой-то христологической ереси), однако они знают о его осуждении Патриархом Иоакимом III и «всечестным архиепископом Волынским господином Антонием» в 10-м номере журнала «Русский инок»[1153]. 29 января кинот отлучает от церковного общения «иеромонаха Антония и архимандрита Давида, как зловерных (ώς κακοδόξους), а вместе с ними и всех единомышленников их»[1154].
Российская церковная власть безоговорочно поддерживает противников имяславия. В Святейшем Синоде растет обеспокоенность ситуацией, складывающейся в русских обителях Афона. В январе 1913 года в борьбу против имяславия включается еще один влиятельный иерарх, член Синода и Государственного Совета епископ Никон (Рождественский)[1155]. Он направляет на Афон послание, в котором призывает святогорцев отказаться от чтения книги «На горах Кавказа», «послужившей причиной разномыслия в великом деле иноческом».
Разве не довольно святоотеческих творений о молитве? — пишет архиепископ. — <…> Почти две тысячи лет существует вера православная, и дело спасения душ обходилось без этой книги: ужели грешно отложить ее в сторону, не читать ее, хотя бы ради послушания Высшей Власти Церковной <…> Не смиреннее ли, не благоразумнее ли вовсе не читать этой книги? <…> Увы! Сего смиренного мудрования не вижу в тех, кто дерзает защищать книгу, даже Архиепископа называть еретиком[1156]
Епископ Никон предупреждает русских афонитов, что, если они не подчинятся решению Константинопольского Патриарха и Синода, «то греки отнимут у русских и монастыри, обвинив их в ереси». В заключение своего послания епископ указывает на то, что обе стороны «внесли уже много страстного в свою полемику: одни, как слышно, дерзали попирать ногами записочки с святейшим именем Господа Иисуса Христа, другие называли еретиком даже Архиепископа. И те и другие подлежат строгой епитимий: споры произошли лишь от разного понимания выражений в книге схимонаха Илариона, а это еще не ересь»[1157].