— Я, конечно, на экранах не появляюсь, но ты тоже не знала, что я из чагатаев. Хотя у нас есть своя литература и свой язык, вышедший из уйгурского и ставший одним из родителей современного узбекского.
— Прости, — она в молитвенном жесте сложила вместе ладошки, — не знаю, как приветствовать потомка Хана, чья территория когда-то тянулась от Владивостока до Вены.
— По маме я русский, — искренне улыбнулся «потомок», — но был воспитан чагатаем. У нас большой дом, где живут четверо моих братьев и две сестры. В основном они работают на комбинате, который добывает и выплавляет много разного металла, от золота до кадмия, но это не мешает нам хранить и гордиться наследием предков. Вот мне по традиции отец дал имя Анар, но так меня зовут только дома. Для остальных я — Анатолий.
— Если не секрет, что означает твое первое имя? — спутница была просто очарована неожиданной информацией о парне.
— Двойное «А» — это сила, «Н» — острый ум, «Р» — постоянное движение или напряжение.
— Похоже…
— Признаться, — Толя чуть подался вперед, — мне всегда было странно отношение русов к своей истории. Они позволяют каким-то хамам лгать о великих русских князьях, создававших и защищавших Русь. Историкам, продавшимся англосаксами, сочинять оскорбительные небылицы о дикости и безграмотности ваших предков. Пятой колонне, засевшей во всех ветвях власти, откровенно гадить за ваши же деньги. Славить горстку иудеев, убивших царя, его семью и уничтоживших великую империю. Поставить памятник пьянице, еще раз разрушившем остатки империи. Да и вашему поколению незазорно слышать, как обливают помоями вашу страну и кричат, что им стыдно называться русскими.
— И что бы сказал на это Чагатай, согласно правилу… — она щелкнула пальцами, забыв название.
— 31 статья Великого Ясы говорит, что за предательство полагается только смертная казнь.
— Головы рубили?
— Смерть от «белого меча» только для воинов. Для пленников, которые желали мужество свое показать, — полянка, на которую несчастных укладывали ровненьким слоем, накрывали щитами, поверх накрывали столы и пировали весь день. Для всякой шушеры оставляли небольшой выбор — быть сваренному заживо в котле, быть разорванным лошадьми или с вырванным сердцем отправиться на ужин голодным псам.
— Фу! — отмахнулась блондинка.
— По крайней мере каждый делает свой выбор.
Остаток пути до Хельсинки они молча смотрели в окно купейного вагона, который за 14 часов проходит чуть более тысячи километров от Ленинградского вокзала Москвы.
— Мы прибыли на вокзал, которому сто лет, — нарушил молчание Анатолий. — Мне больше нравится шведское название Гельсингфорс. Когда-то это был почти русский город. Мы с тобой погуляем в центре и ты поймешь почему я так говорю.
— Вполне современный, — крутила головой во все стороны Настя, — несмотря на почтенный возраст для вокзала.
— Предлагаю до отеля поехать на трамвае, — потомок Чингисхана взял белый чемодан спутницы. Подождем немного расписания, но зато прокатимся по городу.
— Вся надежда на тебя. Я понятия не имею, куда идти.
— Ну, это не Москва, быстро привыкнешь.
— А ты к Москве долго привыкал?