— И не думаетъ быть! съ негодованіемъ возразилъ Китъ. — Съ чего это вы взяли и съ какой стати вы мнѣ даете такія названія? Что я вамъ сдѣлалъ? Будьте увѣрены, что если бы не крайняя необходимость, я бы не увелъ ихъ отсюда; а кабы вы не вмѣшались, мы бы ушли потихоньку, безъ всякаго скавдала. Можете ругать сатану сколько вашей душѣ угодно, меня только оставьте въ покоѣ.
Съ этими словами онъ вышелъ изъ часовни. За нимъ послѣдовала и мать съ Яшей. Очутившись на свѣжемъ воздухѣ, онъ отрезвился отъ волненія и у него осталось лишь смутное воспоминаніе о молельщикахъ, проснувшихся отъ криковъ проповѣдника и удивленно озиравшихся вокругъ, и о Квильпѣ, не сводившемъ глазъ съ потолка, словно онъ и взаправду не слышалъ и не видѣлъ того, что происходило передъ его глазами.
— Ахъ, Китъ, что ты надѣлалъ! теперь хоть и глазъ не кажи въ эту часовню, жаловалась мать, поднося платокъ къ глазамъ.
— Тѣмъ лучше, я буду очень радъ. Скажи на милость, что дурного въ томъ, что мы немного повеселились въ прошлую ночь, и почему ты нашла необходимымъ идти на другой день въ молельню каяться передъ этимъ чудакомъ? Мнѣ, право, стыдно за тебя, мама!
— Что ты, сынокъ, ты самъ не знаешъ, что говоришь. Грѣхъ, тяжкій грѣхъ!
— Отлично знаю, что говорю. Никогда я не говорю, что грѣшно веселиться и быть въ хорошемъ расположеніи духа, и что грѣхъ носитъ воротнички, какъ проповѣдуютъ эти чудаки, которые считаютъ себя праведниками потому, что обходятся безъ нихъ. Ну, хорошо, я не буду больше объ этомъ говорить, если ты только перестанешь плакать. Мы вотъ какъ сдѣлаемъ: ты возьмешь на руки маленькаго — онъ будетъ полегче — а я понесу Яшу, намъ надо торопиться, — я дорогой скажу тебѣ новость, которой ты никакъ не ожидаешь. Вотъ такъ-то лучше! Теперь ты совсѣмъ другой человѣкъ. Никто не скажетъ, что ты только что была въ часовнѣ, и я надѣюсь, что ты ужъ больше никогда туда не заглянешь. На, бери ребенка, а ты, Яша, полѣзай ко мнѣ на спину, держи меня крѣпко за шею и слушай, что я тебѣ скажу, Яша: если когда нибудь какой нибудь пасторъ, въ родѣ этого, назоветъ тебя или твоего братишку агнцемъ, скажи: и слава Богу! Пусть, молъ, почаще говоритъ такую правду и прибавь еще, что если бы онъ самъ былъ больше похожъ на агнца, чѣмъ на мятную подливку[1], не былъ бы такимъ ѣдкимъ и кислымъ, — для всѣхъ было бы гораздо лучше. Такъ ты ему и скажи, Яша.
Своей полушутливой, полусерьезной болтовней Китъ развеселилъ и мать, и дѣтей, и самого себя, и онъ достигъ этого очень просто: сказалъ себѣ, что надо быть веселымъ, и только. Дорогой онъ разсказалъ матери о своемъ разговорѣ съ незнакомцемъ въ конторѣ нотаріуса, вслѣдствіе котораго и долженъ былъ, волей-неволей, прервать торжественную проповѣдь въ молельнѣ.
М-съ Неббльзъ порядкомъ струсила, когда узнала, чего отъ нея ожидаютъ. У нея голова кругомъ пошла: съ одной стороны — неслыханная честь проѣздиться въ почтовой каретѣ; съ другой — на кого-жъ оставить дѣтей? Кромѣ того, бѣлье, какъ нарочно, въ стиркѣ; въ ея гардеробѣ кое-чего не хватаетъ. Но все это, по увѣренію Кита, пустяки въ сравненіи съ тѣмъ счастіемъ, которое ей предстояло — увидѣть миссъ Нелли и привезти ее съ такимъ почетомъ домой.
— Спѣши, мама, намъ осталось всего десять минутъ, говорилъ Китъ, входя въ комнату. — Вотъ тебѣ картонка, сложи въ нее все, что нужно, и отправляемся скорѣй.
Не стану подробно описывать, какъ Китъ, впопыхахъ, набросалъ въ картонку такихъ вещей, которыя ни въ какомъ случаѣ не могли понадобиться его матери, и забылъ уложить тѣ, которыя ей были необходимы въ дорогѣ; какъ пошли за сосѣдкой и насилу-то насилу уговорили ее присмотрѣть за дѣтьми въ отсутствіе матери; какъ дѣти расплакались, услыхавъ, что мама уѣзжаетъ, и какъ они весело смѣялись, когда имъ пообѣщали купить какихъ-то неслыханныхъ и несуществующихъ игрушекъ; какъ мать, прощаясь съ ними, долго-долго ихъ цѣловала, такъ что Китъ чуть было не разсердился, но это ему никакъ не удавалось, и т. д. Скажу только, что они просрочили всего нѣсколько минутъ: когда они подходили къ конторѣ нотаріуса, у подъѣзда уже стояла почтовая карета.
— Четверней! прошу покорно! воскликнулъ Китъ, пораженный такимъ великолѣпіемъ. Да ты понимаешь ли, мама… вѣдь ты поѣдешь въ этой каретѣ! Вотъ моя мать, сударь, она къ вашимъ услугамъ, обратился онъ къ незнакомцу.
— Отлично, отлично, сказалъ незнакомецъ. — Вы, пожалуйста, сударыня, не безпокойтесь. Я уже обо всемъ позаботился и вамъ будетъ очень удобно ѣхать. А гдѣ же сундукъ съ новыми платьями и вещами для нихъ?
— Онъ здѣсь, сказалъ нотаріусъ. — Христофоръ, поставь его въ карету.
— Пожалуйте его сюда. Вотъ онъ уже и на мѣстѣ, говорилъ Китъ.
— Теперь садитесь!
Незнакомецъ подалъ руку м-съ Неббльзъ и самымъ деликатнымъ манеромъ подсадилъ ее въ экипажъ, а затѣмъ и самъ сѣлъ рядомъ съ ней.
Взвились ступеньки, захлопнулись дверцы и карета покатила. Мать Кита высунулась изъ окна и, махая мокрымъ платкомъ, выкрикивала сыну разныя наставленія относительно дѣтей, но ихъ, разумѣется, кромѣ нея, никто не слышалъ.
Китъ стоялъ посреди улицы и со слезами на глазахъ слѣдилъ за удалявшимся экипажемъ. Слезы эти были вызваны не прощаніемъ съ матерью, а мыслію о возвращеніи тѣхъ, кого она должна была привезти. «Онѣ ушли отсюда пѣшкомъ, некому было даже и проводить ихъ, а вернутся четверней, подъ покровительствомъ этого богатаго господина, который называетъ себя ихъ другомъ», мысленно разсуждалъ онъ. «Настанетъ конецъ ихъ невзгодамъ и ужъ навѣрно она забудетъ о томъ, что учила меня писать…»
Долго еще думалъ о чемъ-то Китъ, глядя на сверкающія линіи фонарей, такъ долго, что нотаріусъ и м-ръ Абель — они тоже возвратились въ комнаты, когда уже совершенно умолкъ стукъ удалявшагося экипажа, — недоумѣвали, что бы такое могло задержать его на улицѣ.
V
ebooksa