Четвертый К.

— Кто же это ему не позволит? — поинтересовался Кристиан.

— Кабинет, конгресс, даже некоторые члены штаба президента, — ответил Оракул. — Может быть, даже Объединенный комитет начальников штабов. Они все объединятся.

— Если президент скажет мне, чтобы я пресек их действия, — сказал Кристиан, — я пресеку.

Глаза Оракула неожиданно расширились и заблестели.

— За последние годы, — задумчиво произнес он, — ты стал весьма опасным человеком, Кристиан, но не таким уж оригинальным. На протяжении всей истории находились люди, которым надо было выбирать между Богом и страной. И некоторые даже весьма религиозные люди отдавали предпочтение стране перед Богом, пренебрегая страхом попасть в ад. Однако мы, Кристиан, живем в такое время, когда должны решать, посвящать ли свою жизнь нашей стране и помогать ли человечеству выжить. Мы живем в ядерный век и это новая и интересная проблема, которая никогда раньше не вставала перед отдельным человеком. Поразмысли с этой точки зрения. А что, если поддерживая президента, ты создашь опасность для человечества? Это не так просто, как отрицать Бога.

— Дело не в этом, — возразил Кристиан. — Я знаю Фрэнсиса лучше, чем конгресс, Сократов клуб или террористы.

— Я всегда поражался твоей всепоглощающей верности Фрэнсису Кеннеди, а судя по пошлым слухам, это очень утомительная работа. Для тебя, не для него. Довольно странно, поскольку ты имеешь женщин, а он со дня смерти жены их не имеет. Но почему люди, окружающие Кеннеди, преклоняются перед ним, хотя известно, что в политике он просто дубина? Возьмем к примеру эти реформы и регулирующие законы, которые он пытается провести через конгресс динозавров. Я думал, что ты умнее, но теперь полагаю, что он подмял тебя под себя. И все-таки твое безмерное преклонение перед Кеннеди для меня загадка.

— Он тот человек, каким я всегда хотел бы стать, — сказал Кристиан. — Все очень просто.

— В таком случае мы с тобой не могли бы стать столь давними друзьями, — заметил Оракул. — Мне никогда не нравился Фрэнсис Кеннеди.

— Он просто лучше всех остальных, — возразил Кристиан. — Я знаю его больше двадцати лет, он единственный политик, который ведет себя с народом честно, не лжет ему. Кроме того, он религиозен, не как глубоко верующий, но в плане человеческого смирения.

— Такой человек, какого ты описываешь, — сухо заметил Оракул, — никогда не мог бы быть избран президентом Соединенных Штатов. — Тщедушное тело Оракула напряглось, руки, обтянутые блестящей кожей, постукивали по ручкам его кресла-каталки, он откинулся назад. В обрамлении темного костюма, рубашки цвета слоновой кости с простой синей полоской галстука, его тусклое лицо выглядело высеченным из куска старого дерева. — Его обаяние на меня не действует, и мы никогда с ним не ладили. А теперь я должен предупредить тебя. Каждый человек совершает в своей жизни множество ошибок и это неотъемлемое свойство человеческой натуры. Фокус в том, чтобы не совершать таких ошибок, которые погубят тебя. Остерегайся своего распрекрасного друга Кеннеди и не забывай, что зло зачастую произрастает из желания делать добро. Следующие несколько недель будут таить много опасностей, так что будь осторожен.

— Характер человека не меняется, — уверенно произнес Кристиан.

Старик взмахнул руками, как птица крыльями.

— Меняется, — сказал он. — Да, да, меняется. Боль и горе, любовь и деньги изменяют характер. Время тоже меняет. Я расскажу тебе одну маленькую историю. Когда мне было пятьдесят лет, у меня была любовница на тридцать лет моложе, и у нее был брат лет тридцати. Я опекал ее, как и всех моих подружек, и всегда принимал ее интересы близко к сердцу. Ее брат шустрил на Уолл-стрит и не отличался осторожностью, что позднее привело его к большим неприятностям. Должен сказать, что я никогда не был ревнив, и она общалась с молодыми мужчинами, но на ее день рождения, когда ей исполнился двадцать один год, ее брат устроил вечеринку и шутки ради пригласил мужика, показывающего стриптиз, чтобы он выступил перед ней и ее друзьями. Все было честно, они не делали из этого секрета. Но, всегда болезненно относившись к своей скромной внешности, к тому, что физически я непривлекателен для женщин, я почувствовал себя оскорбленным, а это было недостойно меня. Мы остались друзьями, она вышла замуж, сделала карьеру, и я завел более молодую любовницу. Спустя десять лет ее брат оказался впутанным в финансовые трудности, как это часто случается со многими молодчиками на Уолл-стрит. Он манипулировал доверенными ему деньгами, а это серьезное дело, в результате которого он приземлился на пару лет в тюрьму, и карьера его кончилась. К тому времени мне исполнилось шестьдесят, и я оставался с ними в дружеских отношениях. Они никогда не просили меня о помощи, просто не представляли себе масштабы моих возможностей. Я мог спасти его, но не пошевелил и пальцем, предоставив ему испить чашу до дна. И спустя десять лет мне вдруг пришло в голову, что я не помог ему только из-за той глупой шутки, когда он дал своей сестре возможность разглядывать тело мужчины, намного моложе меня. Там не было ревности на почве секса, просто была унижено мое достоинство, которым, как мне казалось, я обладал. Я часто думал об этом случае, одном из немногих в моей жизни, которых я стыжусь. Я никогда не позволил бы себе такого в тридцать лет или в семьдесят, так почему же я позволил себе это в шестьдесят? Характер меняется. Это триумф человека и его трагедия.

Кристиан пригубил предложенный Оракулом коньяк, изысканный и очень дорогой. Оракул всегда угощал всем самым лучшим, и Кристиан пил с удовольствием, хотя сам никогда не стал бы покупать такой дорогой напиток. Родившись в богатой семье, он всегда ощущал, что не заслуживает роскоши.

— Я знаю вас, — произнес он, — всю жизнь, более сорока пяти лет, и вы никогда не менялись. На следующей неделе вам исполнится сто лет, а вы все такой же великий человек, как и раньше.

Оракул покачал головой.

— Ты узнал меня в мои поздние годы, от шестидесяти и до ста, когда ушла злость и силы, питавшие ее. Эка невидаль — быть добродетельным стариком, это хорошо знал хитрец Толстой, — он замолк и вздохнул. — Как будет с празднованием моего дня рождения? Твой друг Кеннеди на самом деле никогда не любил меня, и я знаю, что это ты протолкнул идею с Розовым садом в Белом доме и с тем, чтобы прием широко освещали средства массовой информации. Он воспользуется нынешней критической ситуацией, чтобы похоронить идею?

— Нет, нет, — возразил Кристиан, — он ценит дело вашей жизни, он хочет устроить празднество. Оливер, вы были и останетесь великим человеком. Потерпите, черт побери, ну что значат несколько месяцев после ста лет? — он сделал паузу. — Но раз уж вы так не любите Фрэнсиса, мы можем забыть о наших грандиозных планах насчет торжественного приема, с освещением во всех газетах и по телевидению. Я всегда могу устроить небольшую вечеринку и покончить с этим делом.

Он улыбнулся Оракулу, чтобы показать, что шутит. Иногда старик понимал его слишком буквально.