Французская мелодия

— Погиб в автокатастрофе.

Фраза, касающаяся смерти отца, была произнесена с такой тоской, что стало ясно — говорить на больную для француженки тему не совсем корректно. Слишком много причиняет боли.

Дав Элизабет возможность отойти от воспоминаний, Богданов собрался было задать вопрос: «Как складывалась жизнь ваша дальше?»

Но та, будто этого и ждала.

Сделав жест, Лемье продолжила рассказ словами: «Мне было восемь лет, когда мама приняла решение выйти во второй раз замуж. На этот раз избранником стал один из самых богатых людей Франции, некто — Фредерик Лемье. В списке наиболее удачливых бизнесменов он и по сей день входит в десятку. К тому же друг детства. Последнее, что смогло сломить мать, стал так называемый — инстинкт самосохранения. Необходимость присутствия рядом человека, способного оказать поддержку, оказалась сильнее натиска воспоминаний о прошлом. Особенно, когда человек красив, воспитан, образован. Как тут устоишь? Решение принято, день бракосочетания назначен, через неделю молодожёны уехали в свадебное путешествие по Латинской Америке. Когда вернулись, забрали меня. На второй день после переезда новоявленный папа потребовал, чтобы я взяла фамилию Лемье и поменяла имя. Будучи в восьмилетнем возрасте, я не имела возможности не только отказаться, но и проявить хоть какое-то неповиновение. Единственное, что удалось отстоять, так это выбор имени. После недолгих раздумий решила назвать себя Элизабет, именем созвучным с Елизаветой».

— Как отнеслась к требованиям отчима мама?

— Никак. Родители мужа, да и сам Лемье настолько сумели замутить ей голову, что та была готова на всё, лишь бы поскорее расставить всё по своим местам. Прошёл год. На свет появился четвёртый член семьи, мой сродный брат Жак.

— Тот самый, с которым я имел удовольствие познакомиться в Ялте?

— Да. С недавнего времени он стал иметь прямое отношение к тому, о чём будем говорить дальше.

— И о чём же будем говорить?

Взяв в руки сигару, Илья отрезал специальными ножницами кончик, обмакнул её в бокал с коньяком, после чего поднеся огонь, пыхнул так, что всё вокруг потонуло в облаке дыма. Когда сигара была раскурена, Илья решил предоставить француженке возможность самой разобраться в том, что Элизабет считала для себя наиболее важным.

Лемье поняла это потому, как Богданов испытывающе заглянул ей в глаза.

Сосредоточившись на пламени свечи, Элизабет, больше обращаясь к себе, чем к Илье, произнесла: «Для того, чтобы осознать то, о чём будем говорить, необходимо вернуться на несколько столетий назад».

— Куда, куда? — отмахнув дым, переспросил Илья.

— На несколько столетий назад.

— И в какое же, позвольте вас спросить, столетие вы собираетесь возвратиться?

В сорвавшемся с уст Богданова вопросе было больше иронии, чем смысла, что на первый взгляд должно было смутить Элизабет. Однако вместо того, чтобы сбиться, француженка, приняв воинствующий вид, заговорила так, словно вбивала в пол гвозди. Слово — удар. Ещё слово — ещё гвоздь по самую шляпку в пол. И никаких возражений.

— Во времена правления Петра первого. Того самого, что, прорубив окно в Европу, объявил о перерождении России, выиграл войну и совершил всего ещё столько, чего другим не совершить за несколько жизней.

— В таком случае напрашивается вопрос, какое ты можешь иметь отношение к тому, кто правил Россией пять веков назад?

— Лично я — никакого. Что касается Алексея Фёдоровича Соколова моего прапрадеда — самое что ни на есть прямое. Прапрадед служил секретарём у Фёдора Алексеевича Головина.