Меня же капитан, без всякой церемонии, тут же на месте произвел в звание шкипера каботажного плавания, с должностью старшего помощника капитана. Я не возражал. Да и разве в море уместны какие-либо возражения? Капитан Шарте греб, постоянно вертя голову назад, к носу лодки. Юный Фернанд молча, но усердно и ловко раздроблял между двумя плоскими камнями раковинки набранных им на берегу слизняков и собирал их маленькие тельца в жестяную коробку от консервов; это была наша привада и наживка.
Мне вручили шпагатный конец от «блесны»; я даже и не подозревал, что этот аппарат, которым у нас ловят жадных и наглых щук, — употребляется на юге Франции. У маленького Пополя была в руках тоже блесна, но более простого устройства: деревянная гнилушка на нитке — и больше ничего. Напрасно мы оба держали наши удочки и на воде и под водою: ни одна рыба не обратила на нас внимания.
Прелестно было то, что вся эта морская рыболовная игра разыгрывалась с глубокой верой в ее важность и правдоподобность. Я не помню, кому принадлежит это изречение: «Большие дела можно делать шутя, но играть надо серьезно». Особенно увлекательно и серьезно играл, из нас троих, папаша Шарте, у которого уже давно начали серебриться виски. Как прилежно разглядывал он в длинный бинокль морские дали; как, постучав слегка по стеклу компаса, он неодобрительно и тревожно покачивал головой и как деловито он за воображаемые промахи шлепал свою молодую команду по упругим задушкам.
Обходили мы какую-то высоко торчащую из воды ноздреватую дикую скалу, и Шарте-старший, перестав грести, рассказывал нам:
— Этот мыс называется мысом Табак. В бурные черные ночи, когда таможенная команда сидит по своим безопасным жилищам, к этой скале подплывают итальянские контрабандисты. Видите ли вы на высоте эти страшные уступы, щели и темные гроты? Только железные ноги опытного контрабандиста могут вскарабкаться на эти суровые и недоступные высоты. Там-то в гротах и туннелях они и оставляют свои узлы и пакеты с табаком. И уже дело провансальских контрабандистов найти запрещенный табак в условленном месте и взять его, оставив взамен его уплату деньгами или другим контрабандным товаром. В таком обмене никогда не бывает обмана. Всем известно, как сурово карает изменников всемогущая и всевидящая мафия.
Между мысом Табак и военным сигнальным маяком расстилалось свободное тихое пространство моря.
— Вот здесь мы и начнем ловлю, — сказал капитан. Он спустил в воду на веревке большущий камень, а другой конец веревки привязал к корме: получился первобытный, но устойчивый якорь.
— Но прежде, — сказал папа Шарте, — прежде необходимо нам подкрепиться. Исполнительный Фернанд быстро нырнул в трюм и так же быстро вынырнул из него с припасами: с холодным мясом и ветчиной, с пресной водою и бутылкой красного вина. Молодежь от вина отказалась, но мы с г. Шарте тяпнули по малой чашечке и, выпив, густо крякнули, как настоящие морские волки из Жюль Верна или Стивенсона.
Закусив, начали ловлю. Удочки у Шарте и у старшего сына были донные, как и мой первобытный «самолов», но их щегольской вид, их затейливое и сложное устройство, совсем для меня непонятное, ясно говорили о том, что эти рыболовные снасти куплены недавно в английском магазине и представляют собою аппараты модерн, новейшего образца, последнего крика моды.
Рыба клевала довольно часто, но — увы! — каждый раз наши крючки, вытащенные из воды, оказывались либо с нетронутой наживкой, либо совсем пустыми. Милый Фернанд спокойно и молча наживлял моллюсками и свою и наши удочки.
Я пригляделся к их манере подсекать и наконец увидел и свою и ихнюю ошибку. Все мы, почувствовав клев, тащили удочку из воды широким, длинным и потому замедленным взмахом. И я вспомнил, что тридцать лет назад совсем, совсем другой сноровке учился я у беспорточных одесских мальчуганов, когда ловил вместе с ними, самоловом, жирных бычков на молах Практическом и Карантинном и на Тендровской косе. Тогда я не держал сигнальную бечевку в руке, — нет, она у меня лежала, слегка придерживаемая большим пальцем, и беспрестанно чувствовал легкое прикосновение, внизу, грузила к подводным камешкам, и леска у меня всегда была полунатянутой. Быстрый клев жадного бычка мгновенно дает о себе знать чуткому указательному пальцу, и в тот же самый миг послушный палец делает быстрое короткое дергающее движение вверх. И — готово… Бычок — есть! Сначала тяжелеет бечевка, потом и сам, нарвавшийся на зубчатое острие, лобастый бычок упирается и трепещет, влекомый кверху. Так все дело в быстроте рефлекса. Известно, как молниеносны рефлексы у диких животных; у домашних чуть-чуть слабее, но даже у уличных мальчишек они еще удивительно сильны. Потому-то одесские мальчуганы и ловят бычков сотнями за какие-нибудь два часа, и потом, продав их рыбнику по копейке за десять штук, блаженствуют поджаренными семечками и халвой.
Трудно было мне, после долгой отвычки, вспомнить и воскресить в пальцах эти почти инстинктивные рефлексы. Наконец-то тяжесть бечевки и ее судорожные колебания дали мне знать об успехе. Вытянул я белую в крапинках, небольшую, но тяжелую рыбку, необычайно колючую.
— О! Мсье! Поздравляю вас! Знаете ли вы, что эта рыба очень ценная и редкая? Называется она «раскасс»…
А потом пошло и пошло… Не знаю, место ли попалось нам такое уж раскассистое, или для меня подошла пора удачи, в самом деле, ко мне вернулся второй бессознательный разум, но «раскассы» так и лезли на мои крючки, и ни один не уходил. Фернанд сумел приглядеться ко мне. Он поймал одного «раскасса» и два мелких окунька. Папа ничего не словил. Он поглядел из бинокля на маяк и сказал, что там вывешен сигнал, извещающий о перемене погоды к буре: «Так не лучше ли нам будет убраться своевременно? Здесь ветер мистраль, и штормы в этих местах крайне опасные».
Фернанд дорогою пересчитал мою добычу: оказалось девятнадцать «раскассов», один окунек и пять каких-то маленьких рыбок. Капитан не позволил мне грести, и все время называл меня «
Для чего, в самом деле, не устоял перед рыболовной жадностью? Ну, привезли бы мы по одной какой-нибудь рыбке, и опять продолжалась наша невинная дружелюбная игра в морских волков…
Я так и знал, что на берегу г. Шарте откажется от дележа добычи и заставит меня взять все, что я наловил. Но я не мог предполагать, чтобы он меня совсем списал с корабля «Марсель». В те дни, которые мне еще пришлось прожить на мысе Гурон, трое мореходов Шарте нередко выходили в море. Я с ними кланялся, даже разговаривал. Мсье Шарте неизменно называл меня «королем ловли», но уже на борт своего судна не пригласил никогда.
А уха из чертова «раскасса» оказалась все-таки превосходной, жирной, вкусной и крепкой.
<1931>
Примечания
ebooksa