Смерть в темпе «аллегро»

22
18
20
22
24
26
28
30

Там сыщик распорядился привести арестованного и принести чаю. Чай – а вместе с ним бутылочку коньяка, нарезанный лимончик и ореховый пряник – доставили быстро, в отличие от заключенного. Тот всячески отказывался идти на допрос и вообще куда угодно, кроме свободы. К следователю он не собирался выходить, пока не приедет адвокат, пока не позовут прокурора и пока, наконец, не дадут позвонить жене – сообщить, что он задержится.

– Может статься, что задержитесь вы у нас лет на десять, господин хороший, – пошутил охранник. Профессор позеленел – то ли от страха, то ли от возмущения – и выпустил очередную клубу дыма: «Учись вы у меня на курсе, вы бы задержались там еще дольше».

Наконец стражу правопорядка, этому недремлющему Аргусу тюремной решетки надоело препираться, и он сделал ход конем – поистине, троянским конем: «Да что вам мешает сходить к следователю? Вы же можете ничего не говорить. Просто сидите, ждите адвоката… Вас же не на допрос ведут. Так, посмотреть…»

Профессор уже открыл рот, чтобы ответить «Ну пусть сами приходят, если не терпится на меня посмотреть», но охранник точно знал, что делает – и как бы промежду делом добавил: «Вы же не слон африканский в зоосаде, чтобы на вас из-за решетки глядеть». Самолюбие ученого мужа – а какой тенор не любит себя и свою верхнюю ноту? – не выдержало, и он добровольно вышел из камеры.

Дверь кабинета пропела совсем другой звук – мягкий и уютный, как теплая середина гобоя. По привычке чуть пригнувшись, профессор вошел в кабинет – и не успел ни выразить возмущения, ни потребовать адвоката – которого, говоря откровенно, так пока и не позвали, ни даже пожелать доброго дня – хотя этого он и не собирался делать. Но к удивлению Уварова, господин статский советник поднялся с кресла и протянул арестанту руку: «Николай Константинович! Какими судьбами ты к нам? Не случилось ли чего?»

– Случилось! Очень даже случилось! – залился канареечным тенорком профессор. – Я, Антон Карлович, насколько понимаю, числюсь под арестом.

– Опять? – утомленно бросил Филимонов. – И что же в этот раз? Николай, пора заканчивать в полицию попадать.

Из последовавшего монолога стало понятно, что тенор понятия не имеет, за что его арестовали и почему он оказался тут, если ни к чему не причастен.

– По какому он тут делу? – повернулся к Уварову шеф. – И где твой подозреваемый по этому то ли двойному, то ли тройному убийству?

– Собственно, вот он, – указал на профессора тот.

Он заметив недовольство шефа – и недовольство вполне оправданное: профессора консерватории, уважаемого человека, его ученика, в конце концов – и посадили в предвариловку? Уваров за минуту рассказал всю историю, как знал ее со своей колокольни. Филимонов громко, больше для вида откашлялся и поправил пышные рыжие усы.

– Интересная история. Интересная – но, Николай, не очень-то хорошая для тебя. Не в твою пользу все пока оборачивается. Ну, рассказывай, что произошло, что ты делал?

Профессор начал с самого конца: «Преимущественно я сидел. Когда стоял – тоже сидел. И – поверите ли? – даже когда пытался скоротать время и пытался читать вашим сотрудникам лекцию по драматургии большой оперы, тоже сидел».

– Да не принимай ты это все близко к сердцу, – успокаивал его Антон Карлович, пытаясь вывести на нормальное, связное изложение. – Ну подумаешь тебя задержали: велика прямо беда. Да и с кем не случается? Студенты твои – и то наверняка у нас бывают: то шумят, то посуду бьют, а в Татьянин день-то – уж вообще промолчу. Ты же пойми! – ну какие выводы должен был сделать Владимир Алексеевич? Убийства не видел, а сообщил о нем…

– Пардон, я сообщил лишь о стрельбе! Кстати, сотрудники участка даже не стали меня слушать! Вообразите: я им рассказываю про Россини и Обера – а они зевают, хлопают дверьми…

– Непорядок, разберемся. Ну допустим, ты сообщил о стрельбе… Что из этого? Что меняется? Утро, лес – какой-нибудь охотник увидел птицу…

– Исключено: пауза между выстрелами слишком большая: пока готовился второй выстрел, все птицы бы улетели.

– Стрелял вдогонку? – предположил Уваров.

– Позвольте не согласиться, – повернулся к нему тенор. – Кто же с пистолетом на охоту ходит?

– Почему с пистолетом? Мы не говорили про пистолет.