— Вы правы. Немцы не понимают юмора. Это, пожалуй, верно.
— Что же вам заменяет юмор?
— Злорадство. Почти то же самое, что вы именуете юмором: желание потешаться над другими.
На какой-то миг она смутилась.
— Прямо в цель, профессор! Как же вы глубокомысленны!
— Как истинный немец, — рассмеялся я.
— А я несчастна. И в душе у меня пусто! И я сентиментальна. И все время обжигаюсь. Вам это непонятно?
— Понятно.
— Это случается и с немцами?
— Случалось. Раньше.
— И с вами тоже?
К столу подошел официант.
— Шофер спрашивает, может ли он заказать порцию мороженого, ванильного и шоколадного.
— Две порции, — сказал я.
— Все из вас надо вытягивать, — нетерпеливо произнесла Наташа. — Можем мы, наконец, поговорить разумно? Вы тоже несчастны?
— Не знаю. Счастье — это такое расплывчатое понятие.
Она озадаченно посмотрела на меня. С наступлением темноты ее глаза заметно посветлели.
— Тогда, значит, с нами ничего не может произойти, — как-то робко сказала она. — Мы оба на мели.
— Ничего с нами не произойдет, — подтвердил я. — Мы оба обожглись, и оба стали чертовски осторожны.
Официант принес счет.