— Вообще похожа.
Наташа засмеялась.
— Каждый представляет себе Анну Каренину по-своему. Боюсь, что она была гораздо толще, чем теперешние женщины. Нравы меняются. В девятнадцатом веке были еще рубенсовские формы и носили твердые длинные корсеты с пластинками из китового уса и платья до полу. И этот век почти не знал ванн… А что ты без меня делал? Читал газеты?
— Как раз наоборот. Старался не думать ни о газетных шапках, ни о передовицах!
— Почему?
— Думай не думай, ничего не изменишь.
— Изменить что-либо могут лишь единицы. Не считая солдат.
— Вот именно, — сказал я. — Не считая солдат. Наташа протянула мне пустую тарелку.
— А ты хотел бы стать солдатом?
— Нет. Ведь и это ничего бы не изменило.
Некоторое время она молча смотрела на меня.
— Ты очень тоскуешь, Роберт? — спросила она потом.
— В этом я никогда не признаюсь. Да и что это вообще значит тосковать? В особенности когда столько людей лишились жизни.
Наташа покачала головой.
— К чему ты, собственно, стремишься, Роберт?
Я взглянул на нее с удивлением.
— К чему я стремлюсь? — повторил я, чтобы выиграть время. — Что ты под этим подразумеваешь?
— В будущем. К чему ты стремишься в будущем? Во имя чего ты живешь?
— Выходи, — сказал я. — Этот разговор не для ванны. Вылезай из воды!
Наташа встала.