— Иногда бросают и нечто большее, Наташа.
— Да. Если гонится полиция. — Она приподнялась. — Не знаю почему, но я вдруг страшно проголодалась.
— Я так и думал. Я тоже.
— Вот удивительно. Кстати, мне не нравится, когда ты что-нибудь знаешь наперед.
Я подал ей тарелку.
— Послушай, Роберт, — заговорила Наташа, — когда ты сказал, что идешь в эту «гуляшную» семью, я тебе не поверила, но ты действительно там был.
— Я стараюсь лгать как можно меньше. Так значительно удобнее.
— То-то и оно. Я, например, не стала бы никогда говорить, что не обманываю тебя.
— Обман. Какое своеобразное слово!
— Почему?
— У этого слова две ложные посылки. Странно, что оно так долго просуществовало на свете. Оно — как предмет между двумя зеркалами.
— Да?
— Разумеется. Трудно себе представить, чтобы искажали оба зеркала сразу. Кто имеет право употреблять слово «обман»? Если ты спишь с другим, ты обманываешь себя, а не меня.
Наташа перестала жевать.
— Это все так просто, да?
— Да. Если бы это был действительно обман, ты не сумела бы меня обмануть. Один обман автоматически исключает другой. Нельзя двумя ключами одновременно открывать один и тот же замок.
Она бросила в меня огурец с налипшим на него укропом. Я поймал его.
— Укроп в этой стране очень редкая вещь, — заметил я. — Бросаться им нельзя.
— Но нельзя и пытаться открывать им замки!
— По-моему, мы немножко рехнулись, правда?