— Все то же. Угрозы. Что ему надо было от тебя?
— Все то же. Не думаю, что он придет еще раз.
— Зачем же он все-таки приходил?
Елена странно улыбнулась.
— Он всегда был таким. Еще в детстве. Братья часто ведут себя так. Он уверен, что заботится о благе семьи. Ненавижу.
— Только из-за этого?
— Я ненавижу его и сказала ему об этом. Но война будет. Он, знает…
Мы замолчали. Шум автомобилей на набережной Августинцев, казалось, стал сильнее. Позади Консьержери, в ясном небе, высилась игла церкви Сен-Шапель. Доносились крики газетчиков. Они подчеркивали глухое рычание моторов, как чайки — шум моря.
— Я не смогу тебя защищать, — сказал я.
— Я знаю.
— Тебя интернируют.
— А тебя?
Я пожал плечами.
— Меня, наверно, тоже. Возможно, что нас разлучат.
Она кивнула.
— А тюрьмы во Франции — это не санатории.
— И в Германии — тоже.
— В Германии тебя бы не арестовали.
Елена сделала нетерпеливое движение.
— Я остаюсь здесь! Ты выполнил свой долг и предупредил меня. Не думай больше об этом. Я остаюсь и не вернусь ни за что.