Я поворачиваю голову и смотрю на парня рядом. Он немного полноват и лысеет, но морщинки вокруг глаз выдают в нем человека, который часто улыбается.
Я спорю сама с собой, стоит ли отвечать, но все же говорю:
— По работе.
Его взгляд падает на мои губы, потом на грудь, а я борюсь с желанием ударить его в горло. Ненавижу, когда мужчины превращаются из милых в жутких. Качаю головой, отворачиваясь от него. И зачем я вообще стараюсь?
Я чувствую руку на своей голой ноге и быстро поворачиваю голову:
— Тронь меня еще раз, и я оторву твои яйца и заставлю съесть их, — говорю ему мягким тоном, стараясь не привлекать к нам внимания.
Он быстро убирает руку, с трудом сглатывая.
— Я… извини.
Я качаю головой и отворачиваюсь. Чувствую, как слезы щиплют мне нос, но сдерживаюсь. Ни за что не заплачу сейчас — не после того, как всего шесть часов назад весь мой мир взорвался, а я не проронила ни единой слезинки. Я прижимаюсь лбом к стеклу и закрываю глаза. До сих пор не верится, что жизнь изменилась так быстро…
Прошлым утром я проснулась и, как обычно, отправилась в больницу. Я работала в одном из самых оживленных отделений неотложной помощи Вегаса. Работала там с тех пор, как закончила школу, и мне нужно было получить свои клинические часы для диплома медсестры. Стоило войти в здание, как меня тут же завалили работой. Выходные в Городе грехов всегда сумасшедшие, но вчера было хуже, чем обычно — две передозировки наркотиками, три промывания желудка и жертва огнестрельного ранения. Больницу я покинула измученной, для того лишь, чтобы отправиться на свою настоящую работу— то есть, ту, где мне платят деньги, необходимые для выживания.
— Привет, Ангел.
— Привет, Сид.
Я слегка улыбнулась ему, входя в «Логово льва» — джентльменский клуб, в котором работаю.
Нравилось ли мне работать в стрип-клубе? Нет. Давало ли это возможность оплачивать счета? Да. Как только я переступаю порог клуба — я уже не я. Мозг отключается, тело берет верх, так же, как это было, когда я росла, и мать заставляла меня участвовать в конкурсах. Я привыкла к тому, что меня выставляют напоказ и используют мою внешность. Хотела бы я, чтобы жизнь была другой, но она такая, какая есть.
Некоторые люди жалуются на избыточный вес или прыщи; я ненавижу быть красивой. Знаю, звучит глупо. Как можно жаловаться на свою привлекательность, верно? А вот по какой причине: мужчины видят во мне объект, а женщины — конкурентку. И никто не хочет дать мне шанс. Все они судят обо мне по внешности, не тратя ни секунды на то, чтобы узнать хоть малейшую деталь обо мне настоящей.
Я знаю, что я ходячее клише. Ненавижу быть красивой, но работаю в бизнесе, где выставляю себя на всеобщее обозрение, где будут рассматривать и судить.
В чем разница? Здесь я выхожу на сцену по собственному выбору; никто не принуждает меня. Я поднимаюсь туда, чтобы заработать деньги, чтобы суметь изменить свою жизнь, чтобы никогда больше не быть объектом.
— Устала? — спросил Сид, следуя за мной. Я работала на Сида уже три года. Он в некотором роде друг, а еще — мой босс.
— Да, не могу дождаться, когда закончатся мои клинические часы, и можно будет перейти на полный рабочий день в больнице вместо того, чтобы впахивать на двух работах.
— Меня не радует, что я не смогу видеть твое личико, но я знаю, что тебе нужно двигаться дальше, — признал он.