Ночь. Тихая, летняя.
Небесная лампада горит ясным, ровным, ласковым, тихим пламенем. Голубоватым огоньком сияет месяц — Божия лампада в высоких заоблачных гридницах.
На земле тихое томление ночи.
В скромной маленькой келье над Священным Писанием сидит седой как лунь старец. Правая рука с пальцами, сложенными крестом, то и дело творит знамение.
Лицо бледное, сухое, прекрасное в своем спокойствии. Лицо отшельника, отдавшего все свои силы, всю жизнь и труд Господину неба и земли.
Глаза те же синие озера, чистые, как подводная глубь. Те же глаза юноши Сергия, что были и в молодости. По ним да по вдохновенным прекрасным чертам в старце-игумене Троице-Сергиевской обители можно узнать былого юного радонежского пустынника.
Ночь поет за окнами сонмом неслышных голосов. За дверьми, в сенях слышен легкий храп ученика Сергиева, Михея.
С тех пор как чувствует старец-игумен телесный недуг, день и ночь добровольно проводит у дверей его кельи по желанию братии Михей.
Недолго осталось Сергию прожить среди своих друзей, отшельников. Чует вещее сердце — скоро, скоро…
Быстрым, сладким сном пронеслась его пустынная жизнь. Как наяву, снова проходят перед ним знакомые далекие картины, сладкие мгновения, скорбные минуты, улыбки Божьего блага к нему, Сергию… Все переживается в далеких воспоминаниях странно и дивно, как сон…
…Душный июльский день. Зной раскаленный. Бессилие земное перед пламенной властью разгоревшегося светила. Трудно, невозможно работать в такой день. Опускаются руки. Силы покидают. Невольно подкашиваются колени к земле.
В обители мало хлеба. Братия запаслась кое-чем, гнилыми корками, лесными кореньями. У него же, их игумена, ничего нет. Что было, раздал другим, младшим.
Трое суток питался одною водою да крохами просфор. На четвертые ослаб… Четвертые приходятся как раз нынче. Вспомнил вдруг, что старец Даниил хотел пристраивать к избе своей сени. У Даниила, знал Сергий, было больше всего запасу хлеба. Бережлив был до припасов старец Даниил.
К нему и пошел Сергий.
— Дозволь мне выстроить, отче, тебе сени. Зато покормишь сухим хлебом меня, — просит он старца.
Тот соглашается смущенно. Выносит хлеб, целое решето. От старости он покрыт плесенью, загнил. Извиняется инок:
— Прости, отче игумене, какой есть!
— Спасибо, — говорит Сергий, — отдашь мне, когда выстрою.
И берется за топор.
При жаре и зное трудится без устали. К вечеру готовы сени. Принимает заработанный от старца сухой хлеб и с молитвою садится под деревом за скромный ужин…