– Симона, – явно забавляясь, проговорил он, – ты ведь знакома с Жюли.
Симона, увидев каменное лицо Жюли, расхохоталась.
– Что? – задрав вверх голову и ухватившись за Николая, вскричала она. – Пришла поучиться?
Глядя на них в упор и ожидая, что Николай хоть что-то ей объяснит, Жюли постояла еще с минуту. Но Николай не произнес ни слова. Он лишь самодовольно усмехнулся и схватил Симону за грудь. Жюли развернулась, чтобы бежать прочь, а ей вдогонку раздался восторженный крик Симоны:
– Ах ты озорник!
Почти добежав до двери, Жюли споткнулась о шезлонг и поцарапала колено. Они смеялись ей вслед, она это чувствовала, но слышала лишь завывание ветра.
Интересно, догонит ее Николай? Но что он может теперь ей сказать? Жюли пробрала дрожь, и она, обхватив себя руками, попыталась согреться. Зачем она позволила ему до себя дотронуться? Ей вспомнились сияющие свинячьи глазки Симоны. Неужто ей это приснилось? Симона стоит на коленях на ледяном металлическом полу с заткнутым ртом, и это ее величайшая победа? Пусть берет его. Жюли теперь ненавидела их обоих.
Ей некуда было идти, не с кем поговорить, и она пробралась в темную кухню. Подойдя к длинному прилавку, провела кончиками пальцев по чистой прохладной поверхности. Заметив подставку для ножей, вытащила самый длинный, тот, которым Паскаль резал рыбу, и провела рукой по его лезвию. Вдруг в углу что-то зашевелилось. Жюли в ужасе замерла и, съежившись, прижалась к стене. Выставив вперед нож и дрожа, она прислушалась: может, это отзвук шагов Николая? Пытаясь разобраться, что происходит в дальнем конце комнаты, Жюли напряженно вгляделась во тьму. Возле двери мелькнул кошачий хвост.
– Буря, – облегченно вздохнув, пробормотала Жюли. Она лишь сейчас поняла, что все это время стояла не дыша.
Кошка с нахальным и гордым видом повернулась мордой к Жюли. В зубах у нее оказалась мышь. Жюли вздрогнула и отшатнулась. Бросив нож, она выбежала из кухни. Кошки-мышки. Эта игра была хорошо ей знакома. Она, подобно глупой мышке, сама полезла кошке в пасть.
Находиться в третьем классе Жюли сейчас было невмоготу, и она побрела в середину корабля, а по дороге снова всплыли мысли о Николае и его жестокости. Она ведь искала ему оправдание – необузданная страсть влюбленного в нее мужчины и прочее, – но теперь она прекрасно понимала, что произошло. Она Николаю доверилась, а он бессердечно ею воспользовался. В свое время Лоик откровенно описывал зверства на войне, но то, что в мирное время люди способны на подобную жестокость, она не могла себе даже представить.
Жюли взбиралась по лестницам, шагала по коридорам – этим металлическим траншеям в заклепках – подальше от удушающей жары, подальше от шума моторов. Длинные коридоры, запертые двери… Она не понимала, где оказалась, но, проклиная качку и хватаясь за поручни, продолжала идти вперед.
Добравшись до верхней палубы, она, глубоко вдохнув холодного воздуха, не раздумывая, двинулась к борту корабля и устремила взгляд на бурлящий могучий океан – океан, из-за которого ее выворачивало наизнанку.
Жюли схватилась за перила и сжала их с такой силой, что у нее побелели пальцы. Она наклонилась вперед и, скользнув взглядом вдоль обшивки корабля от одного иллюминатора до другого, попыталась определить уровень каждого из иллюминаторов. Шестой? Седьмой? Жюли перегнулась за борт и провела рукой по крашеным заклепкам – бесчисленным корабельным родинкам, усеявшим всю обшивку до самой воды и ниже ватерлинии. Неужели с отправления лайнера прошло всего несколько дней? В тот первый день, когда Жюли, перегнувшись через борт, смотрела на воду, она была потрясена расстоянием от палубы до поверхности воды. В ее памяти вдруг всплыли два стоявших рядом с ней матроса, и, при воспоминании непристойной шутки одного из них, ее передернуло от отвращения.
Николай… По спине пробежали мурашки, внутри все заныло. Чтобы ее одурачить, не нужно никакого хитрого джинна, достаточно сладкоречивого мужчины. Интересно, он и Симону – с ее жабьей кожей и беззубым ртом – уверял, что она красавица? И тоже говорил ей, что любит ее? Вспомнив, с какой отвратительной усмешкой он схватил Симону, Жюли закатила глаза и от стыда залилась краской. Какой она была дурочкой! Жюли коснулась родинки над губой. Последняя идиотка. С таким недостатком она, конечно, была падка на лесть.
Отодвинувшись от перил, Жюли потянулась за медальоном Святой Девы Марии, Смягчающей Сердца. Завтра Симона наверняка ее потребует – она ведь считает, что эта вещь теперь по праву принадлежит ей. Интересно, сколько женщин до нее носили его золотую приманку? Скольких
– Я буду последней, – пробормотала Жюли.
Жюли всмотрелась в благонравное лицо мадонны и плюнула в него. Она сорвала с шеи медальон и изо всех сил – а братья научили ее отличному броску – швырнула за борт. И, не желая наблюдать за его падением, отвела взгляд. И вдруг Жюли увидела, что к шатким перилам ковыляет женщина.
Старушка в клетчатом халате, опираясь на палку и прижимая к себе сверток, медленно двигалась в ее сторону. Что у нее завернуто в одеяло? Младенец? Жюли следила, как старушка с безумно развевающимися на ветру волосами, осторожно ступая, упорно, шаг за шагом движется к краю палубы. Но вот она подалась вперед и, уронив палку, ухватилась за перила. Кажется, она плачет? Старушка прижала сверток к груди и поцеловала его.
С ужасом наблюдая за ней, Жюли скользнула вдоль перил навстречу незнакомке, и как только она приблизилась к ней – та все еще ее не замечала, – Жюли мгновенно узнала хрупкую фигуру и морщинистое лицо. Та самая богатая дама, встретившаяся ей у дверей доктора, та самая, что улыбнулась, увидев, как она танцует с Николаем. Что она делает? Она ведь не собирается расправиться с беспомощным существом?
ebooksa