Високосный год

22
18
20
22
24
26
28
30

— Шутка. Но с Папой я тоже знаком, — он снова улыбнулся, глядя на Андрея своими удивительно «живыми» глазами, зрачки которых всё время были узкими. Он не имел какой-либо выдающейся растительности на лице, кроме, пожалуй, густых бровей, которые ещё больше подчеркивали блеск его глаз. При этом его частый смех никак не говорил о несерьезности. Скорее наоборот, указывал на силу, скрытую в его расслабленности. На вид ему было около пятидесяти лет. Сэттэр, как он сам себя назвал, не внушал опасения, но Андрей отчётливо ощущал непонятное волнение.

— А как вы узнали про баню? Неужели я думал об этом вслух во время службы? — Андрею стало неловко за свою невнимательность.

— Что вы, Андрей? Это же очевидные вещи. С утра до вечера в такой жаре попробуй-ка потрудись без последствий для здоровья. А баня имеет свойство расслабляющее, укрепляющее, омолаживающее. А коли ещё допустить к процедуре молодую жрицу любви, да чтобы она своими внимательными руками натерла тело смесью из люпина, сухой кожуры цитрусовых и измельчённых листьев розмарина, м-м-м… Хотя вы стройны и вам больше подойдёт мякоть дыни и тыквы с мукой бобовых. А после, вдоволь накупавшись, разлить по кубкам нектар богов и разыграть партию в шахматы или в кости, совершенно позабыв обо всех мирских заботах и хворях.

На мгновение Андрею показалось, будто он уже лежит в бане намазанный любой из предложенных гостем смесей.

А тот тем временем продолжал:

— Но что же сделали эти новые правила со знаменитыми константинопольскими местами отдыха и омовения? Куда подевались все эти клубы, лупанарии, где можно было без стеснений и сантиментов удовлетворить естественную человеческую жажду плотских утех? Или на худой конец с жаром обсудить ошибочные действия политиков и власть имущих! А ведь ещё каких-то пятьсот лет назад здесь стояли грандиозные Зевсовы бани, построенные, конечно, проклятыми язычниками, но, в конце концов, не это главное. Главное, как они работали! Уверяю вас, Андрей, вам с роду не приходилось посещать таких мест. А что мы видим сейчас? Жалкое подобие бывшего когда-то величия, — Сэттэр немного наклонился и стал говорить тише, как будто собрался раскрыть Андрею какой-то секрет:

— Величия не Империи, но человека! — и он многозначительно поднял указательный палец.

Андрей предложил гостю присесть и, быстро обдумав услышанное, уже спокойно спросил:

— То есть, вы, мсье, считаете, что язычники были более свободными и счастливыми людьми? А вы не боитесь, что я сейчас же сообщу об этом в Патриархат и вас отдадут под суд за такое богохульство? Если вы не заметили, мы находимся не на базаре, но в одном из помещений дома Божьего! И подобные помыслы, не говоря уже об их оглашении, как минимум преступны!

— Вы абсолютно правы, Андрей, — неожиданно быстро согласился собеседник и произнёс удивительные строки:

— Наш век окутан тайным смыслом, и разум бродит по окраинам, мы слепо служим своим мыслям, а быть должны у них хозяином.

Человек служит своим мыслям, а должен быть их хозяином. Вот и я, будучи человеком, позволил своим мыслям взять верх надо мной. Но поэтому я и приехал из самого Рима именно к вам, потому что знаю, что и вы не во всём согласны с Библией и ищете свою истину. Кстати, этот трактат совершенно бесполезен для ваших целей, — и Сэттэр, указав на книгу, лежащую перед богословом, снова повеселел.

— Что ж, давайте обсудим наши мнения на этот счёт, — хоть Андрей и пытался угрожать гостю, в душе ему было очень интересно вести подобные беседы, тем более с человеком свободных взглядов, с человеком «со стороны», ведь здесь, с людьми при соборе, за подобные разговоры можно было серьезно поплатиться.

Тогда Сэттэр продолжил:

— Возвращаясь к вопросу о свободе человека в контексте закрытия общественных бань и прочих мест отдыха, построенных ещё язычниками. Выходит, они, язычники, жили свободнее и были вольны поступать согласно своим внутренним убеждениям. А что мы видим сейчас при наступлении христианства? Сплошные запретительные меры: никаких тебе жриц любви, стыд от наготы губителен для души. Хотя какое к черту чувство стыда за свою же плоть, данную Богом, между прочим, согласно самой святейшей книге? И каждый верующий величается рабом Божьим! Уж не рабская ли это вера, Андрей? — и гость вопросительно посмотрел на собеседника.

— Ну, по поводу всех этих клубов отдыха и прочих лупанариев знают все: там просто устраивались оргии и творился непостижимый разврат. Так что, этот аргумент неубедителен.

— Вы забываете, юноша, что у них был выбор: посещать эти действа или нет! Насильно туда не тащили. А какой выбор у нас сейчас: не пойти или совсем не пойти?

— Тогда бы это непременно привело к возникновению нового Содома. А участь его, как вам известно, весьма печальна. Что же касается, так называемой вами «рабской» веры отвечу, что у христианина всегда есть право выбора: жить согласно заповедям Божьим или жить согласно своей совести, — сказал Андрей.

— Так позвольте спросить, какой же это к чёрту христианин, который живет по своей лишь совести, а не по христианским заповедям? Совесть она, знаете ли, вещь товарная: где-то можно купить, где-то можно продать, где-то недовесить, а где-то и вовсе усыпить, — уверенно сообщил гость.

— Создатель любит своих созданий и каждого раскаявшегося непременно простит, ибо любовь его безусловна, — продолжал убеждать гостя Андрей.

— Расскажите это «жившему по совести», но внезапно для всех и в первую очередь для себя, отправившемуся на тот свет, так и не успев покаяться при жизни. Его ждёт чудная перспектива в виде вечных адских мук и прочих аттракционов божественной «щедрости»! И все эти «блага» он получает согласно канонам религии, — сказал Сэттэр и добавил: