Когда на утро третьего дня приплыли к стойбищу Каундига, старик издали увидал, что там побывала беда. Он и сам не вышел на берег, и сына с девочкой не пустил.
— Давай греби обратно. Уходить надо. — И шепотом, чтобы не слышала девочка, объяснил, что стойбище все вымерло.
— Я и сам подумал, что худое поветрие там побывало, — тоже шепотом сказал юноша. — Что-то уж тихо там очень…
— Хорошо, что лосенок девочку в тайгу увел, а то бы тоже погибла…
Юноша передал весло отцу, сел рядом с девочкой и начал рассказывать ей разные небылицы. Она так была увлечена его рассказом, что ни разу не спросила, скоро ли приедут к родному стойбищу.
А старик, подгребая веслом, сидел мрачный, тихий, с замкнутым лицом. Мысль о судьбе рода Каундига не выходила у него из головы.
В конце пути он и назвал девочку Стиллой, что по-орочски значит «последняя».
Старика звали Серафимом Копинкой. Юношу — Ноко.
Старушку Фросю Стилла называла «атана», что означает родная бабушка, а Серафима — по-разному: иногда «ама» — отец, иногда «мапача» — дедушка.
В двенадцать лет Стилла стала помогать бабушке Фросе по хозяйству. Мяла шкуры сохатого, выделывала рыбьи кожи, мастерила из моченой бересты разные чумашки и кондюго. Веселая это была работа. Дедушка привозил из тайги большие куски белой, в коричневых прожилках бересты. Атана осторожно снимала с берестяного листа верхний и нижний слои, а средний — цвета темного янтаря — скатывала в трубку и держала над котлом с кипящей водой. Бересту так прохватывало паром, что она становилась мягкой, как ситец. Потом бересту распрямляли, утюжили на столе и оставляли на сутки, чтобы немного затвердела. Ногтем большого пальца правой руки, который специально с детства отращивали, мастерицы вырезали на выделанной бересте причудливые рисунки. Бабушка Серафима славилась своей работой, и все свое искусство передавала Стилле. Правда, ноготь у девочки был еще недостаточно крепким и не очень длинным, но лепестки цветов и рыбки, которые она вырезала на чумашках и кондюго, выглядели как живые…
Вскоре в юрту Серафима Копинки пришло несчастье. Бабушка простудилась и слегла. Два раза ездил к шаману Серафим, десять лисьих хвостов свез ему, просил, чтобы вылечил Фросю. Но шаман не помог. К весне больная умерла.
Всем стойбищем проводили ее в царство Будинга. Два дня просидела Стилла, забившись в темный угол, горевала о бабушке.
Через год женился Ноко. Поехал с отцом в дальнее стойбище и купил в жены пятнадцатилетнюю девушку Кьясу. Но жить в отцовской юрте молодые не захотели. Поставили свою на берегу реки.
Стилла осталась вдвоем с дедушкой. Сама вела хозяйство, варила пищу, обшивала, провожала его на охоту. Но мапача тоже стал слаб здоровьем. Сказались годы кочевок. В сырую погоду страшно болела спина, ноги. На медведя и сохатого ходить не мог. В последнее время только перелетных гусей и уток стрелял да рыбу ловил осенью, когда кета в речку на нерест заходила.
Однажды Стилла сказала:
— Ты, мапача, уже слабый, трудно тебе ходить на зверя. Научи меня метать копье, стрелять из ружья. Буду тебе помогать.
Сперва дедушка не соглашался, потом уступил:
— Что ж, собирайся, погляжу, какая ты на охоте есть!
Они сели в ульмагду, поплыли вниз по реке. Старик с гордостью смотрел на девушку, как она ловко управляет лодкой на перекатах, как пьет воду с весла, — настоящий охотник!
Вдруг Стилла спросила: