— Ах, да успокойся, пожалуйста, ничего не забыли, — прошептал Гофман прерывающимся от волнения голосом.
Нина тихо засмеялась и потянула к себе плащ, Гофман ненавидел ее в эту минуту. Зачем он поддался на уговоры и не отправил ее вместе со всеми? Дурак, тряпка! Разве не ясно, что она презирает его. Это он понял сразу после того памятного дня, когда Ванька Краюхин пробил из револьвера потолок в его доме. В тот день Нина сказала:
— Мужчина во всех случаях жизни должен оставаться мужчиной.
И чего стоила одна ее улыбка! Да, поздно он понял жену. Ей нравилось приходить на завод. Перед ней почтительно расступались и снимали шапки. Она фотографировалась в будке паровоза, рядом с грязным кочегаром, и писала портреты коммунаров с арестованных большевиков. Да, она любила власть и поклонение и никогда не любила мужа. И сейчас она, как всегда, спокойна и уверена в себе. А чего, в самом деле, ей волноваться? Если рабочие остановят экипаж, расплачиваться придется ему. Этого Гофман боялся больше всего.
Но сильнее страха в нем кипела злоба от собственного бессилия. Он так ничего и не смог сделать. Большевики пронюхали о складе и вывезли все материалы в тот момент, когда у него все было готово к отправке. И главное, вывезли на тех самых лошадях, за которых он заплатил Жучихе бешеные деньги. Черт возьми, Шарль не зря не доверял Савелову. Сволочь, захотел влезть в доверие. Гофман вспомнил, что жена всегда с почтением относилась к управляющему, и от бешенства заскрипел зубами. О, как бы он хотел сейчас взорвать завод, зажечь со всех сторон поселок и насладиться зрелищем грандиозного пожара.
Крупный щебень захрустел под колесами. Гофман выглянул из экипажа. Кучер курил трубку. Из трубки летели искры и гасли в темноте.
— Перестаньте курить! — приказал Гофман.
Кучер остановил лошадей и стал выбивать трубку. Ветер подхватил горячую золу и рассыпал ее светящимся дождем.
«Черт знает что, — подумал Гофман. — Дал дураку не вовремя табак. Обрадовался, скотина».
— Почему встали? — спросил он.
— У моста патруль, — невозмутимо проговорил кучер и стал прятать трубку за пазуху. — Видишь, огонек у насыпи. Как раз угодим.
— Гони в обход, — заторопил Гофман. — Переедем вброд. Давай, давай, заворачивай.
Поехали берегом реки. Французская колония осталась справа. Дальше начинался откос. Экипаж катился у самой воды. Копыта лошадей вязли в песке. Скрипели рессоры. Лошади стали забирать в сторону и вскоре сами нашли дорогу. Гофман облегченно вздохнул. Завод остался позади. Ехали по чистой, заросшей липами окраине поселка. Гофман внимательно всматривался в темноту. Никаких признаков жизни. Впрочем, что это? Сквозь заросли акации ярко светились большие окна. Гофман огляделся. Да, так и есть, это в доме Савелова. У Гофмана от бешенства заломило скулы. Даже страх прошел. Повернули за угол, и окна исчезли. Гофман шире открыл дверцу и стал всматриваться. Впереди темнела куча бревен. От них тянуло сыростью. Наверное, их недавно вытащили из воды. «Застряли на перекате, — отметил про себя Гофман. — Вот здесь и переправимся».
— Подъезжай к бревнам, — скомандовал он кучеру. — Так, стой. Ждите здесь.
Осторожно прикрыв дверцу, Гофман скрылся в темноте. К дому Савелова он пробрался с задней стороны, через сад. Заглянул в окно. Прислушался. Ветер раскачивал вершины тополей, сухо шелестели листья. От большой цветочной клумбы шел нежный аромат. Гофман неслышно обошел клумбу и на цыпочках поднялся на террасу. Тронул стеклянную дверь. Она подалась.
Савелов сидел один в ярко освещенной столовой. На столе в беспорядке стояли бутылки, пустые и полные. Скатерть сползла на угол и в одном месте была залита вином. Он равнодушно взглянул на немца и придвинул к себе рюмку.
Гофман зашел на противоположную сторону стола и, чтобы чем-нибудь занять трясущиеся руки, взял толстый граненый стакан.
— Не спите по ночам? — зловеще спросил он. — Совесть мучает?
Савелов поднял тяжелые веки, покривился и ничего не сказал.
— Топишь в вине замаранную совесть? — прошипел Гофман, перегибаясь через стол к Савелову. — Иуда! Из-за девки стал предателем.
ebooksa