Бизнесмен

– Чего это ты вдруг стала интересоваться моими друзьями?

– Потому что вижу, как тебя это тревожит.

М-да, ну и сказанула! Что мне больше всего не нравится в женщинах, так это их привычка объяснять поведение людей исключительно чувствами. Даже Карина, несмотря на свой прагматизм и конкретный жизненный план, периодически начинала мыслить расплывчатыми категориями.

Тем не менее я ответил. Мне кажется, говорил я в первую очередь не для нее, а для себя, чтобы разложить все по полочкам, посмотреть, как вплетаются новые обстоятельства в то, что уже стало историей.

Монолог получился короче, чем я ожидал.

– Когда было мало работы, мы держались вместе. А потом появилось много проектов, и пришлось разделиться, чтобы успевать контролировать все. Когда у одного возникали проблемы, мы собирались, – я сжал кулак, – и проблему решали. Но со временем такая помощь становилась нужной все реже и реже. Каждый из нас умел справляться с проблемами сам. Вокруг каждого появились какие-то новые люди, и каждый мог уже сам управлять своим бизнесом. У кого-то получалось успешно, у Степана, после той дурацкой истории, – плохо. Но в целом помогать друг другу в делах нужды не было. Встречались только по праздникам или на похоронах. Могли неделями не созваниваться. Мишка Кушнер всегда держался возле меня, в одиночку он бы не потянул. Потом Юрка с Лехой скооперировались… А Вадим все больше политикой интересуется…

Насчет последнего я несколько преувеличил. Хотя депутатом Берестнев действительно стал. Самым маленьким. Как их там называют? Местное самоуправление, что ли? Короче, из тех, которые определяют, в каком дворе скамейку поставить и на какие двери в парадных кодовые замки повесить. Причем избирался он в Адмиралтейском районе, к которому никогда никакого отношения не имел. Помогло «афганское» прошлое. Лет пять-шесть назад он вспомнил об этом и стал активно участвовать в деятельности какой-то общественной организации ветеранов локальных конфликтов и необъявленных войн. Кроме председателя и самого Берестнева, там не было, по-моему, ни одного члена, который бы служил в армии, не говоря об участии в боевых действиях. Хотя оружие в руках довелось держать многим… Через эту шарагу Берестнев и медаль себе выхлопотал. Типа «награда нашла героя». За тот бой под Кандагаром, после которого он чуть без ноги не остался. И теперь всюду таскался с этой медалью. И активно сотрудничал с комитетом солдатских родственников. Используя связи в военкоматах, отмазывал, кого надо, от армии, и имел с этого весьма немалую прибыль.

А еще я слыхал, что Вадим связан с людьми, которые занимаются угонами навороченных тачек. В частности, «БМВ X5». Мне об этом Татарин шепнул. Я не поверил: на фига человеку, который может практически безнаказанно делать хорошие деньги, ввязываться в голимый криминал? Тем более что на «Х5» лохи не ездят. За каждой машиной реальные силы стоят, и не факт, что их остановят медаль за отвагу и мандат депутата, когда станет известно, кто тачке ноги приделал. Романтика, что ли, в заднице заиграла? Ностальгия по прошлому, по бурным девяностым годам? Я этого не понимал. В моем представлении сейчас следовало заниматься исключительно легальными видами бизнеса, а неформальные способы использовать только для защиты своих интересов от наиболее беспредельных происков конкурентов и для уклонения от уплаты налогов. Я дал Цыганкову задание поковыряться в этом направлении, и его источники информацию вроде бы опровергли…

До места встречи с Львом Валентинычем я добрался на такси. Опоздал на десять минут. Ожидаемого «глазастого мерина» Цыганкова перед кафе не было, и я успел ругнуться по поводу его непунктуальности до того, как разглядел белую «дэу-нексия», затерявшуюся среди машин, наискось припаркованных к тротуару. За рулем сидел Глеб. Снял свои очки без оправы и протирал стекла платочком, но меня углядел и чуть заметным кивком обозначил приветствие.

В кафе не было общего зала, только отдельные кабинеты, в которых желающие могли укрыться от наблюдателей за бархатными портьерами. Ценник на жрачку и выпивку был просто заоблачный, но заведение редко когда пустовало. Даже сейчас, в середине воскресного дня.

Цыганков пил апельсиновый сок. При моем появлении отставил стакан и поднялся. Руку для пожатия первым не подал, стоял, выпрямившись, словно штык проглотил, и ждал инициативы с моей стороны.

Мы поздоровались, и я сел в удобное кресло.

– Здравствуйте! – подошла официантка.

Ей было лет восемнадцать. В голубой мини-юбке, черных колготках и белой, наглухо застегнутой, блузке с пионерским галстуком. На каждой груди задорно топорщилось по значку. Кажется, комсомольскому. Они были изрядно потерты, то ли временем, то ли шаловливыми ручками посетителей – в обязанности обслуживающего персонала входило оказание клиентам самых разных услуг.

Не раскрывая папку меню, я сказал:

– Жульен с курицей и грибами. Еще один такой сок. И черный кофе, большой. И занавески, пожалуйста, опусти.

Она вышла, тщательно задернув коричневую бархатную портьеру. Я закурил – первый раз, как проснулся.

– У вас все нормально, Константин Андреевич?

– У нас все нормально. – Я выложил на стол фотографии, полученные от Серого; они поистрепались в кармане, да и жаркая атмосфера бани подействовала, так что несколько карточек слиплись между собой. – Кто это?

Цыганков, осторожно расклеивая фотоснимки, просмотрел их поочередно, а потом разложил на столе в четыре колонки, сортируя по признакам, которые я не понял. Долго всматривался в усатую рожу Гасанова, как живого, так и холодного. Еще дольше буравил взглядом непойманного Аскерова. И выдал ответ, которого я ждал меньше всего: