Почти любовь

Осознание произошедшей с ней разительной перемены скребет где-то глубокого за ребрами, не дает сделать полноценный вдох. Я, бл*ь, и сам не знаю, что сказать. Все слова и упреки улетучились, как сигаретный дым, потеряв какой-либо смысл. Покурить бы сейчас, но не тащить же ее с мокрой головой на балкон. И так всю зиму ходит сопливая и с охрипшим горлом.

Она медленно подходит вплотную, все так же не поднимая глаз, и потерянно тычется носом в мой свитер, обнимает обеими руками и прижимается всем телом, плотно закрывая глаза.

– Прости, пожалуйста, – хрипит сбивающимся голосом, отчаянно впиваясь пальцами в мою спину.

Я снова вспоминаю про злосчастных котят и, сделав глубокий вдох, обнимаю вздрагивающие худые плечи в ответ. Это происходит непроизвольно, на чистых инстинктах. Мозг в глубокой заморозке, эмоции рулят, заставляя утешать ту, что почти на сутки превратила меня в бешеного ревнивого идиота.

– Все не так… Это спектакль для родителей, – сипло шепчет Веснушка, сгребая в кулаки ткань моего свитера. – Я такая дура, Страйк. С Виком у нас ничего. Совсем… Клянусь чем угодно. Он меня выручил и всё.

Бл*ь, ну я же должен злиться, изрыгать гром и молнии, гнать ее в шею и избавиться наконец-то от утомительных бесперспективных отношений. Но ничего подобного не происходит. Как под гипнозом я глажу ее плечи, стираю большими пальцами сочащиеся из-под зажмуренных век слезы и бережно беру в ладони заплаканное пепельное лицо, заставляя взглянуть на меня. Она открывает мшисто-зеленые глаза, и я вязну в них, как в топком болоте, считая янтарные всполохи на потемневших радужках.

– Мы когда-то встречались. Я была сильно в него влюблена. Это правда… – собравшись с духом, продолжает исповедаться Олеся. – Потом Виктор уехал в Париж, чтобы ухаживать за своим дедом, а я стала встречаться с тобой, и все как-то само собой закончилось. Он вернулся неделю назад, мы поговорили и решили остаться друзьями. Виктор с самого начала знал про тебя… и тебе я о нем говорила, но ты не поверил, – припоминает она наш давний разговор.

Так оно и было. Я тогда не воспринял ее слова всерьез, считая чудачкой и выдумщицей, набивающей себе цену. Значит, француз был настоящий, а я – тот, с кем она изменила ему, когда обстоятельства вынудили парня уехать. Зашибись история. Заставляет задуматься о многом.

– Для чего ты потащила его с родителями знакомиться? Зачем весь этот цирк, Олесь? – мой голос звучит на удивление ровно и спокойно, несмотря на то, что внутри снова концентрируется неконтролируемый и вполне оправданный гнев. – Ты меня стесняешься? Или снова врешь, придерживая своего француза, как запасной аэродром после моего отъезда?

– Я не хочу с тобой расставаться, – она уходит от прямого ответа, опуская ресницы, и тем самым только подливая масла в огонь. – Но уйду, если ты больше не хочешь иметь со мной ничего общего.

– Прямо сейчас уйдешь? – одёрнув руки от ее лица, убираю их в карманы джинсов. – И куда, если не секрет? – она тоже отстраняется, шагнув назад. Снова смотрит на чемодан, неопределённо пожимая плечами.

– Пока в общагу к подружке попрошусь, потом сниму что-нибудь. Не переживай, спать на коврике у твоей квартиры не буду, – шмыгнув носом, вскидывает подбородок и устремляет на меня хорошо знакомый упрямый взгляд. – Сможешь водить к себе кого захочешь, а не бегать потрахаться в соседнюю квартиру.

Что, бл*ь? Она решила, что я от Майи с утра явился, и после всего этого устроила мне сцену раскаянья? Это как, вообще, понимать? Абсолютный по*уизм или синдром жертвы? Больше верится в первое, а второе – скорее наигранное. Несчастные Бемби не ведут себя, как охреневшие суки.

– Ты нормальная или контуженная напрочь? – до скрежета стискиваю зубы, яростно сверля взглядом порозовевшее лицо. – Кто эту бл*ь в квартиру приволок и в нашу постель уложил? Не ты ли?

Вспыхнув, Олеся отворачивается, нервно прикусывает нижнюю губу и неосознанно косится на упомянутую кровать.

– Ты как будто специально меня провоцируешь, Олесь, – напираю я. – Сначала с Яной, теперь с Майей. Зачем? Объясни идиоту. Чего ты хочешь этим добиться?

– Я не знаю! – выдает она гениальный ответ и неровной походкой плетется к своему чемодану. Опустившись на колени, открывает его и хаотично начинает запихивать туда вывалившиеся шмотки. – Можешь выдохнуть, я больше тебя бесить и раздражать не буду.

– Это какая-то проверка на вшивость? – игнорируя ее заявление об уходе, подхожу ближе. – Или у тебя какие-то комплексы из-за разницы в возрасте? Ты сама-то себя понимаешь?

– Нет, – тихо отвечает она и, задрав голову, отрешенно смотрит мне в лицо. – Если ты думаешь, что у одного тебя мозг кипит и нервы сдают, то глубоко ошибаешься. Я хотела бы быть такой, как ты хочешь, но не получается у меня и никогда не получится.

– А я от тебя чего-то требую? – откровенно офигеваю от услышанного. Она выразительно молчит, удерживая зрительный контакт. – Ладно, иногда бывает, но мне нужна определённая ясность, а ты все время, как страус. Чуть что – сразу в домике. С переездом в Питер вопрос отложили, хотя ты могла бы честно сказать: Знаешь, Саш, я не готова к такому серьезному шагу. Я не дебил, пойму, но ты же голову в песок и врешь постоянно. А что за херня с твоими родителями? У них ко мне какие-то личные претензии?