Почти любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

– Твою мать! – рявкаю я, грохнув кулаком в стену, и вылетаю из ванной, пока мы оба не наломали дров.

Олеся приходит в нашу постель минут через двадцать. Тихая, виноватая, пахнущая мандаринами и солеными слезами. Ласково льнет ко мне, сопя и шмыгая носом, насильно забирается в мои объятия, устраивая голову на груди.

– Я так не думаю, Саш, – перестав возиться, тихо произносит она. – Ты так много для меня делаешь. Я все понимаю, но мне иногда очень сложно контролировать эмоции.

– Ты можешь поделиться со мной, и будет проще, – уставившись в потолок, я отрешенно наблюдаю за танцующими на белом фоне тенями. Ладони на автомате массируют ее застывшие плечи и воротниковую зону. – Расслабься, Лесь. Просто расслабься и позволь мне позаботиться о тебе.

– Ты круглосуточно заботишься обо мне, – возражает она.

– Брось, я столько дома не бываю, – усмехнувшись, веду пальцами по выступающим позвонкам. Она вздрагивает, блаженно выдыхая.

– Все-таки у тебя волшебные руки, Кравцов, – довольно мурлычет Олеся.

– Значит, еще не все потеряно, малыш, – лениво бормочу я, медленно проваливаясь в сон.

Утром меня будит телефонный звонок. Срочно вызывают в больницу. Резкое ухудшение у одной из моих пациенток. Я могу назначить ей другого врача, и если бы мы с Олесей сейчас были в Сочи, как планировали, так бы и поступил, но… Мы не в Сочи. Горькое ночное послевкусие свербит внутри, вызывая острое желание перекрыть неприятное чувство, отвлечься, переключиться на что-то другое. Я говорю главному, что буду через час, и, стараясь не разбудить Олесю, вылезаю из нагретой постели. Собираюсь так быстро, как только могу, и уезжаю, даже не выпив кофе.

Через час, уже из больницы, я набираю жене на сотовый. Она сразу берет, словно все это время ждала моего звонка.

– Привет, малыш. Выспалась? – спрашиваю я, крутя в пальцах бумажный стаканчик с безвкусным порошковым кофе.

– Еще валяюсь, – она зевает в трубку и наверняка потягивается, нежась в огромной кровати. – Тебя снова вызвали?

– Ага, но я недолго. Часа через три вернусь. Закажешь нам чего-нибудь вкусненького, или мне самому заехать?

– Закажу… Не спеши из-за меня, Саш. Делай все, что необходимо, – смиренно отвечает Олеся. – Я дождусь.

– Люблю тебя, Веснушка.

– И я тебя, Страйк, – отзывается она и кладет трубку.

Все у нас наладится, убеждаю сам себя, допивая остатки кофе. Это временные трудности, случающиеся у всех пар. Как там говорил Олег? Первый год самый трудный. А у нас вообще нестандартный случай, а значит и подход нужен особенный.

Как бы Леся ни упиралась, с завтрашнего дня снова возьму ситуацию под личный контроль. Начнем с корректировки заместительной гормональной терапии и откровенного доверительного обсуждения ее психоэмоционального и физиологического состояния. Она давно должна была мне сказать, что принимаемые препараты не приносят должного эффекта, а не замалчивать проблему, строя из себя порноактрису и в одиночку сражаясь с эмоциональной нестабильностью. Хотя, чему я удивляюсь? Это же Веснушка, непредсказуемая чудачка, склонная к спонтанным необдуманным поступкам, из-за которых сама же и страдает. А не захочет обсуждать интимные проблемы со мной, направлю Олесю к другому врачу. Если основная причина ее скрытности кроется в дурацком смущении, то я готов уступить, хотя уверен, что никто не даст лучших рекомендаций, чем я.

Из клиники удается вырваться только после трех. А это немного дольше, чем я обещал Олесе. Надеюсь, она не сильно обидится, что мой отпуск начался совсем не так, как мы планировали. У меня еще есть три дня в запасе. Можем съездить в какой-нибудь лечебный санаторий или смотаться за границу. Возьмем отель все включено, отдохнем от всего, расслабимся, побудем вдвоем, поговорим по душам и может наконец-то услышим друг друга.

Погрузившись в грандиозные планы, я сам не замечаю, как долетаю до нашего коттеджа…, в котором меня никто не ждет. Темные окна и отсутствующий на стоянке автомобиль жены – только первый тревожный звонок. Бешено орущая сирена включается позже, когда, обежав весь дом, я не нахожу ни Веснушку, ни ее вещей. Кольцо на туалетном столике и короткая записка, прикреплённая к зеркалу – единственное, что она оставила после себя.