Лесная корона

Антон усмехнулся и перевернулся на бок. У кровати стояла бутылка пива, и он дотянулся, чтобы взять ее и прижать к себе, словно игрушку.

– Только не говори, что запала на меня, – сказал он, не поворачиваясь.

Рина выдохнула и все же решилась пересесть на кровать, дотронуться и сжать рукой его плечо. Она помолчала, а затем спокойно произнесла:

– Вообще-то да. Но, если честно, я рада, что так получилось, – мне это вредно сейчас.

Антон слегка дотронулся до ее пальцев, сжимающих его плечо, и через мгновение убрал руку, поджимая ноги. Они помолчали пару минут, пока Рина не поднялась с кровати, чтобы взять из мини-бара еще одну бутылку. Она вдруг почувствовала себя сильнее Антона, впервые за долгое время понимая, что кому-то нужна помощь ничуть не меньше, чем ей самой.

– Ты живой? – спросила она, откручивая тугую крышку.

Антон дернул плечом и что-то промычал, затем прокашлялся:

– Угу.

Рина налила себе еще пива и осталась стоять, смотря на него сверху вниз. В этой позе он казался почти ребенком, очень уязвимым и безобидным. Впрочем, обнажая душу, другим не будешь.

У нее в голове крутился вопрос, но она не решалась задать его, мысленно примеряя то с той, то с другой стороны.

Наконец, решившись, она спросила:

– Не понимаю, а зачем ты тогда женился?

Антон как-то рвано засмеялся, выпрямляя ноги и с громким вздохом принимая сидячее положение. Он поправил смявшиеся волосы, но все равно на голове будто вороны свили гнездо. Он посмотрел на Рину снисходительно, по-доброму приподнимая брови.

– А почему нет? – усмехнулся он, она нахмурилась, не понимая. – Рина, ты проходишь тренинг за тренингом, не в силах в себе разобраться, вот и я так же понял себя слишком поздно, в отличие, кстати, от моего отца. Да и женились мы по залету.

Он пожал плечами и, открыв бутылку, отпил из горлышка, кивком приглашая Рину сделать то же самое, но она отказалась, предпочитая стакан. Она не могла взять в толк: зачем заведомо портить себе жизнь и жениться, если для тебя важно совсем другое? Если только ради ребенка, но ведь сейчас и наличие детей не такая великая ценность, как раньше.

– Ты поэтому с женой ругаешься? И поэтому она забрала сына?

Антон поморщился, будто от укола, и отвернулся к окну.

– Ну да. Хотелось бы мне никогда не встречать эту овцу, но Пашка – мой сын, если бы не она, я никогда не узнал бы, какой он классный мальчишка, какие он любит сказки и игрушки… – Он вздохнул. – Понимаю, что сейчас это почти потеряно. Я вообще не уверен, что все эти программы помогут мне выиграть суд, и как полный идиот торчу здесь, надеясь на авторитет программы для суда, хотя все, что нужно сделать Лере, чтобы лишить меня прав видеться с сыном, – это раскрыть мою личную жизнь.

Рина с сочувствием посмотрела на него, отмечая, как он меняется, говоря о сыне и о жене, становясь то опасно уязвимым, то устрашающе скрипя зубами.

Она вдруг ясно почувствовала всю степень его отчаяния, когда поняла, что он приехал за тридевять земель не потому, что здесь ему пообещали феерическое исцеление, а потому, что мечется и не находит другого способа, как помочь себе. Отчасти она испытывала похожие чувства, бродя во снах по одному и тому же пожухлому лесу, где почти ничего не меняется, кроме степени ужаса, которая зависит от ее настроения. Было отчаянно грустно осознавать, что весь спектр твоих эмоций делится лишь на полюса «страшно» и «очень страшно». Спектр же надежд Антона делился на «безнадежно» и «безнадежно», и Рина не сомневалась в обратном, потому что прекрасно знала, как относятся обычные люди к не таким, как все, и как глубоко готовы закопать тебя, если ты попал в радиус их непознанного и неповседневного. Ее искуплением был лес, а искуплением Антона – этот отель, она, алкоголь и истеричные ссоры с бывшей женой.