Блондинка в Париже

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот! А я знала, знала!

— И тем не менее…

— Что это?! — в ужасе отпрянул Борис. Так, словно у меня грудь, как у снежного человека.

К счастью, нет.

Моя грудь прекрасна и высоко ценится мужским населением (в смысле, Константиновым).

— Это микрофон, — учтиво объяснила я. — Хорошенький такой микрофончик. Прикольно, правда? Вчера я встретилась с Жильбером Бриссоном и заручилась его поддержкой. А он организовал полицейскую засаду — они сидят в соседнем номере. У них и синхронный переводчик есть, но, конечно, это не ваша Констанс. Наша беседа записана, поэтому оставьте идею меня придушить. Всегда лучше иметь в биографии на один труп меньше. У вас их и так уже два. Если ещё и мой труп добавите — это будет явный перебор.

— Вы блефуете! — в ярости закричал Борис.

— Да вы слепой, наверное? На мне микрофон, вы что, не видите? Вот, прямо тут лейкопластырем приклеен!

31. История любви

Программист Толик всё-таки восстановил текст.

А у него не было выхода. Если бы он потерпел неудачу, то ощущал бы себя на рабочем месте в нашем бизнес-центре точно так же, как испанский конкистадор на завоёванных землях — того и гляди просвистит над ухом отравленная стрела или вонзится в спину томагавк, брошенный индейским воином.

Настя не должна была на меня обижаться за то, что я читаю её дневник. Ведь только благодаря моей грандиозной настойчивости и проницательности она стала обладательницей крупного состояния. А убийца Изабель был пойман.

Читая текст, я узнавала знакомые пассажи из психологического триллера «Наука ненависти». Но если в книге всё имело знак минус, то в Настином дневнике — знак плюс. Он весь был пропитан любовью к Изабель и восхищением ею.

«Я прекрасно помню тот момент, когда я поняла, что влюбилась в Изабель. Вернее, тогда она была ещё просто Изабеллой — ещё не уехала во Францию и не переделала имя на французский манер… Она стояла на краю бассейна, загорелая, невероятно красивая, вся в сверкающих капельках воды, и радостно мне улыбалась. Она была как луч солнечного света — вытянутая в струнку, изящная, яркая, божественная.

Я была (и до сих пор остаюсь) толстой неуклюжей девочкой с заплаканными глазами и пухлыми, как булки, щеками. Стояла, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, прижимая к груди потрёпанного мишку, подаренного мамой.

Изабелла подошла ко мне, присела рядом и взяла за руки. Её изумительное лицо, освещённое солнцем, было совсем близко. Она была так красива!

— Привет, моё солнышко! — произнесла она, улыбаясь. — О, мишка, привет! — она потрясла моего медведя за лапу. — Наконец-то ты приехала, Настя. Я так по тебе соскучилась! Поверь, теперь всё будет хорошо. Я тебе обещаю…»

И далее — сто страниц восторженных излияний в адрес драгоценной тётушки Изабель… Настя действительно очень её любила, она вовсе не водила меня за нос все эти месяцы.

Но меня интересовало другое. Я даже начала выписывать на листок бумаги: ядовитая гарпия, самодовольная стерва, колючка, волчица, гадюка, мерзкая выдра и злобный грифон.

Вот какие эпитеты подобрала Настя для дорогой начальницы…